Собачий царь

Выставляет Лиходеич перед учёным человеком в первые ряды книжки сорные, что под Кузькину диктовку накатаны. Там на каждой странице ругаются, или мирятся, или обедают. Девки видные да румяные там за девками такими же бегают. Ну а парни плечистые русые только пеной плюются да рубятся. Увядает в учёном внимание от такого повествования. Опускаются веки учёного, тяжелеют руки учёного, в глазах потухших учёного только мухи навозные кружатся. И ликует Книговед Лиходеич.

Но на том его заслуги не кончаются. Путает безобразник литературу на полках. Собрание сочинений как попало в беспорядке распихивает. А том, за которым добрые люди по тайге семь вёрст топали, прячет в дальнем шкафу, шиш найдёшь.

Недотёпе в руку доверчивую одуряющие брошюры суёт Лиходеич. Пустомеле наивному, как на грех, навяжет мудрёную книжицу, где все буквы вроде бы русские, да слова в уме не вмещаются. Чтобы голова у бедняги неделю раскалывалась. Чтобы жажду к чтению навек отбить. Перед девкой, донельзя начитанной, которая много стихов наизусть зазубрила, потихоньку выставляет Лиходеич на передние полки журналы, где на бабах из одёжки только бусики да серёжки. А уж если заскочит в читальню убеждённый и воинственный неуч, вмиг закружит его Лиходеич. Отуманит рассудок переплётами да закладками, средь корешков разнопёрых загоняет. Будет неуч потерянный вдоль полок бродить, жалобно и злобно вздыхая, словно душу где-то между страницами спрятал и теперь никак не может найти. Так что Старому Месяцу несдобровать. И ты, дядька Посвист, ступай-ка себе к выходу, пока цел…»

Пренебрёг я предостережением книжечки. Из-за полок наблюдая, раздумывал, как бы это от Месяца беду отвести. Жаль, что темень тьмущая помешала, не сумел разглядеть во всей красе Лиходеича: косорот он или конопат – не скажу. Потихоньку раскрыл я книжечку малую, по-глуховски на пальцах приказал ей не шуметь. Из серёдки лист бесшумно выкорчевал, на стену опершись, стал складывать. Уголок заломил и другой навстречу загнул. Не одобрила книжечка моей выходки. Ну да я, шуршанье возмущённое сбавляя, пасть бумажную легонько прижал. Наконец оказался в моих руках голубь, с виду будто бы чуток обмороженный. Кособокий он вышел, заморышем уродился, с крыльями разной длины. Зато вместо перьев на остроклювой голове ровненькими рядами слова лежали.

Пока голубя бумажного я сворачивал, не унимался Лиходеич, продолжал озорничать. На моих глазах ещё два сборника из-под носа Старого Месяца уплыли. И журнальчик худенький исчез. Развлекался Книговед с удовольствием. Всё до захудалой брошюрки намеревался отнять и голодного читателя несолоно хлебавши из своих кладовых под утро выпроводить. Подкинул я тогда голубка, подтолкнул кособокого и легонечко дунул вослед. Подхватил птицу попутный ветер, неслышно между шкафами понёс: мимо чинных сборников да клопедий, мимо книг в разноцветных одежах. Со всего размаху налетел бумажный голубь на Лиходеича, клюнул безобразника в висок. Перепугался Лиходеич до икоты. Не привык он к такому обращению. Думал, вечно будет безнаказанным. Надеялся, что управы на него не сыщется. И ошибся.