Снежные зимы

   Валентин Адамович не встал из-за своего овального модерного стола с особыми полочками по бокам, не поднялся навстречу гостю. Он даже не бросил работы — чтения бумаг. Не из пренебрежения. Наоборот, подчеркивая этим, что зашел очень близкий, свой человек. С одной стороны лежал грудью на столе, коленями на кресле, Клепнев, выставив прямо против двери свой широченный бабий зад, засаленные штаны на котором натянулись так, что, казалось, вот-вот лопнут. Он тоже не обернулся. Его поза возмутила Ивана Васильевича.

   «Толстая свинья».

   У другого конца стола скромно сидел главбух, высокий, хорошо одетый, красивый старик. Бывает же красивая старость! За спиной у Будыки стоял его заместитель по материально-техническому снабжению и тыкал пальцем в бумаги.

   — Да разберусь без тебя. Гудишь, как шмель над ухом. Здорово, Иван, — Валентин Адамович бегло взглянул, протянул руку. — Посиди, пока я расправлюсь с этими кукурузниками… злодеями… мучителями моими. — Слова эти он произносил округло и вкусно, с шутливым добродушием.

   Бухгалтер и снабженец довольно ухмылялись: вот, мол, какой у нас директор, душа человек. Клепнев хохотнул так, что, казалось, забулькало где-то в его бездонной утробе. Он наконец сполз со стола, жестом сопляка-мальчишки подтянул штаны и после этого энергично выбросил руку навстречу Антонюку.

   — Здоровеньки булы, персианальный.

   Будыка недобро блеснул глазами на своего верного слугу. Не отрываясь от бумаг, спросил у гостя:

   — Куда ты удрал так внезапно? — И продекламировал — «Иван бежал быстрее лани».

   — «Быстрей, чем заяц от орла», — продолжил Клепнев опять наваливаясь на стол и суя нос в директорские бумаги.

   — Дорогой Эдуард Язепович, дирекция и партком были бы вам глубоко признательны, если бы вы поприсутствовали на лабораторном испытании БВ-65.

   Хотя сказал это Валентин Адамович все тем же шутливо-дурашливым тоном, но Клепнев понял, что его вежливо просят выметаться из кабинета, да только не сразу до него дошло — за что? Почему вдруг так изменился директор? Клепнев не сполз, как раньше, а соскочил со стола, подтянул штаны, которые никак не хотели держаться на его круглом животе, покраснел.

   — Сейчас ехать?

   — Ласкач звонил полчаса назад, Я обещал сам приехать, но видишь: дела, люди… Одна нога здесь, другая там. Скажи — пускай начинают. Передай Ласкачу, чтоб потом показал мне режимный график.

   Эдик, шутовски отсалютовав всем сразу, покатился к двери.

   — У тебя надолго, дед? — спросил Будыка у бухгалтера, подписывая бумаги снабженца.

   — Пять минут.

   — Знаю я твои пять минут! Вон какую папку приволок! До тебя партгосконтроль уже добрался? Нет? Странно, что они не начали с поисков финансовых махинаций, наших с тобой. Ведь ты, дед, известный растратчик. А я аферист-рецидивист. Белянков — наш агент. Пожондная (почтенная) компания. Бухгалтер укоризненно, с мягкой улыбкой на красивом лице покачал головой, глядя при этом на Антонюка: полюбуйтесь, мол, что за шутник наш директор, иногда пересаливает, но чего не простишь остроумному человеку!

   — Зайти попозже, Валентин Адамович?

   — Зайди попозже, дед.

   Когда Будыка наконец всех выставил из кабинета и они остались вдвоем, Иван Васильевич пересел в мягкое кресло на место бухгалтера. Очень удобное кресло. Вообще ему нравился этот просторный, со вкусом обставленный — ничего лишнего! — кабинет. Он даже немного завидовал Будыке — тогда, когда у него был еще свой кабинет, тесноватый, со старой мебелью. В таком кабинете, как у Будыки, появляются масштабные, широкого охвата мысли. И в то же время как-то легче отключиться от дел, от серьезных размышлений, чтоб несколько минут отдохнуть в таком вот мягком кресле. Выкурить хорошую сигарету, выпить чашку кофе. Между прочим, Будыка и это умел организовать: кабинет его чуть не единственное место во всем городе, где гостю быстро и красиво могут подать настоящий кофе. Иван Васильевич пожалел, что давно бросил курить, вдруг почему-то захотелось взять папиросу. И кофе захотелось. Валентин словно прочитал его мысли. В дверях уже стояла секретарша.

   — Галина Артемьевна, нам кофе. По последнему рецепту.

   — С коньяком?

   — Ах, Галина Артемьевна! Выдаете меня с головой. И кому? Партгосконтролю!

   — Не кривляйся, Валька, — просто сказал Иван Васильевич, когда секретарша закрыла за собой дверь. — Не такой уж ты талантливый комик!

   — А может, мой талант только раскрывается? Почем ты знаешь?

   — Поздно.

   Будыка вышел из-за стола, сел в кресло напротив, лицом к лицу, спросил серьезно, с сердечностью и заботой близкого человека:

   — Как там Вася?

   Ивана Васильевича тронула его забота. Ольга права: что бы ни случалось, как бы там ни было, Валентин всегда оставался самым близким, самым верным другом семьи, никогда не отворачивался.

   — Ничего. Несет службу, как говорят военные.