Такого поворота Ирина не ждала, растерялась, молча подала зачетку. Да и что скажешь в таком положении: дескать, не надо мне никаких скидок, дайте билет, все честь по чести? Принципиально, да глупо. Бестактно, по меньшей мере, так ей казалось.
Он поставил зачет, расписался и даже поколыхал слегка ее зачетную книжку, услужливо выжидая, пока просохнут чернила, затем подал книжку Ирине.
— Спасибо... Я могу идти?
Он не ответил. Было уже поздно, за окном темнел скорый декабрьский вечер. Ирина понимала, что делать ей здесь больше нечего, пора уходить. Но ей не хотелось уходить, не хотелось — и все! И потом она еще кое-чего не выяснила. Кое-чего...
Беспалов, как это делают люди после долгого сидения на одном месте, прошелся по кабинету, делая медленные, длинные шаги, разминаясь.
— Интересное время — студенчество, не правда ли?— Похоже, он настроился поболтать. Раньше Ирина думала, что ему лет тридцать пять, не больше, но сейчас он устал и выглядел на все сорок.— Вы дома живете или в общежитии? А-а... Так-так... За трамваем студент бежит волком, в трамвай ломится медведем, а едет зайцем.
Он не улыбнулся, но явно рассчитывал на ее улыбку — как-никак шутка.
— Но это же старо, боже мой!—Ирина расхохоталась.— Как вы отстали от жизни.
Он все еще оставался доцентом, никак не хотел замечать в Ирине женщину. Ей хотелось поиграть с Беспаловым, пошалить.
— Зачем вам такая громада черепов? Как вы их собирали? Бульдозером, наверное?
Наконец-то он рассмеялся, и потом начал рассказывать довольно живо и интересно о наиболее ценных, с его точки зрения, экспонатах.
— Воо-он тот мне покажите, пожалуйста,— попросила Ирина, показывая пальцем в самый дальний угол.
Беспалов приставил к стеллажу зеленую, похожую на саранчу, стремянку, легко поднялся, потянулся за черепом. Ирина увидела его импортные, редкого узора носки и снова с досадой подумала, что даже к носкам его не может придраться. Почему-то ей хотелось именно придраться к чему-нибудь.
Он подал ей шершавый череп, пожелтевший, наверное, не за одно столетие, протянул ей так, как обычно подают цветы — медленно, благоговейно.
— Какой-то человек жил, думал, мечтал. Может быть, учился, и тоже медицине, со смертью боролся,— проговорила Ирина, глядя в пустые глазницы. Ей стало грустно...
В институтском подъезде он предложил подвезти ее на своей машине.
Ирина плохо помнила, о чем они говорили дорогой. Ей хотелось пошалить, и она шалила, а потом расхотелось, и она перестала. Но обратила внимание на то, что Беспалов ловко ввернул в свою речь что-то насчет своей холостяцкой жизни. Вроде бы к месту сказал, как будто мимоходом, просто так, но сказал дважды, это точно. Однако принимать это за намек Ирине не хотелось, она сегодня устала. В конце концов, он мог сказать об этом, просто заполняя промежуток в своей болтовне,— надо же развлекать попутчицу, если взялся везти.
На следующую лекцию по анатомии Ирина собиралась с особой тщательностью, сходила в парикмахерскую, дома долго маячила перед зеркалом, примеряя белый халат и накрахмаленную шапочку. В аудитории заняла свое обычное место, но перед самым звонком вдруг разволновалась и на глазах у всех неожиданно перешла в последний ряд.
«Человек потерял равновесие»,— вспомнила она лекцию о центре тяжести.
С галерки она пристально следила за Беспаловым, уверенная, что он ее не видит. Заметил ли он ее отсутствие в первом ряду? Сегодня он острил и отвлекался от темы больше обычного. Возможно, так ей показалось, она ведь не считала количество его острот на прежних лекциях. Просто на него нашло вдохновение.
Заметил или не заметил? Ирина избрала утешительный для себя вариант: заметил, но сделал вид, что ему безразлично. Из аудитории он вышел, как всегда, прямой, надменный, не обернулся.
«Бог знает, что ты о себе возомнила. Да он уже забыл про тебя! Мало ли у него всяких-разных, таких вот мимолетных встреч со студентками. Чего ради он должен именно тебя выделять из числа всех?..»— думала Ирина, а в глубине, в самой глубине сознания шевелился чертик: а кого же еще, если не меня? Не может такой воспитанный, такой умный человек говорить каждой встречной и поперечной о своей холостяцкой жизни.
Воспитанный, деликатный, человек науки... Так он и вел себя с ней, воспитанно, деликатно, и нечего городить семь верст до небес. Она помогла ему во время зачета, он ее поблагодарил, довез до дома. Воспитанно, деликатно, все чин чином. А если ты сама втюрилась в доцента Беспалова, так нечего его винить. Не ты первая, не ты последняя, в него весь курс влюблен. «Ишь, цаца какая самонадеянная!..»
Самокритика помогла. На следующей лекции Ирина уже спокойно сидела в первом ряду на прежнем месте. Она относится к Беспалову с уважением,— этого достаточно и ему, и ей. Он и не думал за ней ухаживать, поскольку старше ее лет на пятнадцать по меньшей мере. Посерьезнее надо жить, построже к себе относиться.