Снега метельные

Она стала замечать, что слишком часто вздыхает. Просто так, ни с того ни с сего. Наберет в шприц пени­циллин — и вздохнет, будто с плеч гору свалила. Сдела­ет укол — и вздохнет. Разнесет по палатам лекарства, выйдет в пустой коридор — и снова вздохнет. Сколько раз давала себе слово следить за собой, пресекать вздохи — и забывала.

Однажды поступил в больницу срочный вызов. В от­даленный поселок просили хирурга вместе с операцион­ной сестрой. Ирина надеялась, что направят Грачева, ждала молитвенно, с трепетом. Так и вышло. Ирина по­бежала к главному врачу.

— У меня в том поселке тетя родная. Пять лет не ви­делись. Разрешите мне полететь.

Сестры в такие рейсы соглашались неохотно, и по­тому главный врач тут же дал разрешение.

Грачев первым взобрался в самолет, обернулся и про­тянул руку Ирине. Ирина ухватилась, чувствуя, что крас­неет, сердце так и колотится. « Да что это со мной!»— по­думала она, чуть не плача.

Шел пятьдесят четвертый год. Кончался март, опада­ли сугробы, с полей сходил серый тяжелый снег, и весен­ние ветры разгоняли остатки влажной стужи. Всюду го­ворили и писали о целине, и поселковый фельдшер, встретивший самолет, чуть не с первых слов сообщил, что уезжает на Алтай, а тут вот такой сложный случай. Мо­лодой, очень самоуверенный, он, должно быть, пользо­вался в поселке авторитетом врача, и ему было досадно, что пришлось обратиться к помощи санитарной авиации.

Приступили к операции. Ирина следила за руками хирурга, за его бровями, нависающими над маской, за морщинками на лбу, которые постоянно двигались, как рябь на озерной глади, то появлялись, то пропадали. Она радовалась тому, что стоит рядом с ним, слышит его ды­хание и даже легкий запах табака. «Это еще не все,— думала она в радостном предчувствии.— Вот кончится операция, и мы вместе будем ужинать. Нас куда-нибудь поведут, усадят за один стол...»

Она часто спрашивала, беспокоясь:

— Нашли отросток?— и через минуту снова:—Ну как, Леонид Петрович?.. Ой, хоть бы нашли поскорее!

Сама себя не узнавала, такая ласковая, заботливая. «Я хорошая, я внимательная,— думала она о себе, как о маленькой.— Ну, посмотри на меня, посмотри, увидишь, какая я хорошая...»

Грачев молчал, пока искал отросток, не выразил осо­бой радости, когда нашел, а искал долго и не без тру­да — лоб вспотел.

— Зажим... Тампон... Кисетный шов,— говорил он ровным голосом.

Не поднимая глаз, он ждал появления ее руки, брал цепким движением, сразу, не плавая пальцами по воз­духу.

«Хоть бы посмотрел, спасибо сказал...»—думала она.

В операционную заглянул пилот, закутанный с голо­вы до пят в белое.

— Я полечу!— басом сказал он.— Погода. А завтра вернусь за вами. Как?

— Через полчаса вместе полетим,— ответил Грачев, не оборачиваясь.

— А больную бросим на произвол судьбы?— тотчас сказала Ирина, будто она тут главная и вся ответствен­ность лежит на ней.

Хирург не ответил. Сразу наплыла обида. Только сейчас она впервые за сегодня вздохнула.

— Шёлк...— услышала она и рассеянно подала игло­держатель.

—Шёлк,— чуть громче повторил Грачев и вернул ей инструмент.

— Надо шёлк, а вы кетгут подаете!— ворчливо ска­зал фельдшер.

Ирина стиснула зубы, наотмашь швырнула иглодер­жатель под ноги и бросилась из операционной, разрывая тесемки халата.

Когда Грачев вместе с фельдшером вошли в прием­ный покой, Ирина сидела у стола, отвернувшись к окну, напряженно прямая, окаменевшая. Где-то за стеной, мо­жет быть, в палате лилась едва слышная грустная мелодия. Ирина ждала гнева Грачева и готова была спо­койно, смиренно с ним согласиться. За неслыханное по­ведение во время операции (сказать точнее, в самом конце операции) такую сестру полагалось по меньшей мере уволить. Так пусть он увидит, как легко она рас­станется с больницей, с работой, как ничто ей не дорого, и она не трусиха. Но она не намерена дальше терпеть его издевательского, умышленного пренебрежения к ней! Она человек, а не букашка.

Под тихую грустную музыку хотелось чувствовать се­бя самой разнесчастной на земле. Что оставалось бы лю­дям в горе, если бы не было музыки?..

Фельдшер глянул на нее враждебно, но и с опаской — неизвестно, что еще может выкинуть эта медсестра с ху­лиганскими замашками. Как она не додумалась еще швырнуть инструментом в хирурга.

— Принесите, пожалуйста, историю болезни,— по­просил Грачев фельдшера и сел напротив Ирины. Столик был крохотный, они оказались совсем рядом, голова к голове.

— Прошло?— негромко спросил хирург.

Она рывком обернулась — Грачев рассматривал кон­чики своих пальцев, бурых от йода. Губы его, как пока­залось Ирине, дрогнули в усмешке.

«Он торжествует, ждет, что зарыдаю сейчас от стыда и отчаяния!»

— Чему вы улыбаетесь?— прищурившись, еле слыш­но спросила Ирина.— Как сатана.

— Сатана?— удивился он и неожиданно рассмеялся. Ирина вскочила, загремев стулом, отпрянула к стене.

— Не-на-ви-жу!— по слогам выговорила она. Лицо ее побелело, ноздри дрожали.— Ненавижу вас!

Грачев растерянно выпрямился, взглянул на нее, уви­дел ее ненавидящие и страдающие глаза, лицо как перед обмороком,— и, наверное, все понял...