Снег Энцелада

— Хорошо сделано, — сказал я. — Смола сейчас популярна. Я проводил съезд миниатюристов, они ее везде используют, особенно маринисты.

— Да, мы смотрим в Интернете, — сказала Аглая. — Стараемся не отставать.

— А это что? — я указал на парк. — Танк?

В центре парка, в месте, где должна была располагаться эстрада, на постаменте стоял Т‑34.

— Разве он там есть?

— Собирались ставить, — серьезно ответил один из мальчиков. — Но пока не выделили средств.

Мальчик оставил надфиль и стал проверять поляну, окруженную соснами, поляна была смонтирована на полиэтиленовой крышке, мальчик проверял, надежно ли приклеены сосны.

Я тут же стал искать памятник на Центральной площади — и нашел — создатели композиции не стали изобретать велосипед и поставили конного оловянного солдатика.

— А где здесь грязелечебница? — спросил Роман.

— Так она за городом была, на юге. Вот тут примерно.

Аглая указала лучом на край холма.

— Там Черная Топь, — сказал мальчик с пожарной вышкой. — Туда тоже никто не ходит.

— Там асфальтовый завод раньше был, — сказала девочка, стригущая елки. — Там людей засасывало.

— И сейчас засасывает, — сказала другая девочка. — У меня собаку засосало.

— Звонят, — сказал мальчик с поляной.

Все замерли и задержали дыхание, прислушались. Где-то в глубине библиотеки звонил стационарный телефон.

— Ребята, вы тут работайте, я сейчас вернусь, — Аглая удалилась.

— Там на самом деле Кракен, — сказал мальчик.

— Кракены у нас не водятся, — заметил я. — У нас слишком холодная вода, а они любят теплую.

— Но я его видел, — настаивал мальчик. — Мы ехали по мосту, а он в воде сидел. Огромные щупальца, он держался ими за берег.

Остальные дети не засмеялись.

— Вряд ли это был именно Кракен, — сказал я. — Скорее всего, водяной. Это примерно то же самое, но помельче.

— Я его тоже видела, — сказала девочка. — Он золотого цвета.

— От водяных лучше подальше держаться, — посоветовал я. — Они могут и на суше схватить, так что к воде лучше не приближаться.

— Черная Топь еще хуже, — сказала девочка.

— Чем? — спросил Роман.

— Она манит.

— И каждый раз в разном месте, — сообщил мальчик.

— Ее даже в городе видели, — мальчик подул на поляну. — Помогите, пожалуйста!

— Да, сейчас…

Мальчик бережно передал поляну Роману, тот взял.

— Я гвоздей наставлю, а вы изо всех сил прижимайте! — сказал мальчик.

— Да, понятно…

Мальчик вооружился строительным пистолетом и стал сажать на валун жидкие гвозди.

— Топь возле старого хлебозавода видели, — сказала девочка с елками. — И там сразу одна старушка пропала.

— Прижимайте! — велел мальчик. — Надо семь минут держать!

Роман прижал поляну к Чагинску.

— Вас зовут, — сказал мальчик с хорошим слухом.

Роман дернулся, но вынужден был остаться, держа пальцем поляну.

— В кабинет директора туда, — указала елкой девочка.

Я вышел из читального зала. Оглянулся. Роман продолжал прижимать поляну пальцем, стараясь не сломать сосны.

Аглая ждала в кабинете заведующей.

— Ну что, ездили? — спросила Аглая. — Чего там?

Я отметил, что на книжных полках стояло несколько макетов Чагинска разной величины, степени детализации, материалов и качества исполнения. Выделялся Чагинск в каленой жести, Чагинск в клееном шнуре и Чагинск в гладком черном камне.

— Это шунгит, — пояснила Аглая. — Он нормализует давление.

— Как?

— Надо прикладывать.

Я почему-то представил, как бывшая заведующая Нина Сергеевна лежит на диване и совершает перед сном оздоровительные маневры, на груди каменный макет города, на левом плече тонометр.

— Это бабушке дарили, — сказала Аглая. — На конференциях разных.

— В шунгите хорошо сделано.

— Неискоренима в нашей стране традиция народной миниатюры.

Аглая явно не чужда творчества.

— У Хазина дед был миниатюрист, — сказал я. — Тоже что-то вытесывал.

И, не удержавшись, рассмеялся.

— Что? — спросила Аглая. — Что в этом смешного?

— Неожиданно понял — меня всю жизнь преследуют миниатюристы, — сказал я. — Странно, но я действительно на них частенько натыкаюсь. Как думаешь, что это означает?

— Не знаю, — улыбнулась Аглая. — Наверное, ничего не означает. А может… С точки зрения коридорной философии цивилизация — это постоянное уменьшение. Сначала компьютер был в два этажа, теперь умещается в кармане. Уменьшение — естественный процесс. Все становится меньше. Зевс был размером с гору, Поллукс сравнялся с деревьями, Ахиллес метр пятьдесят и страдал подагрой.

— Печальные перспективы, — сказал я.

— Тепловая смерть Вселенной, — вздохнула Аглая. — Ничего не поделаешь.

— Кстати, о смерти. Хазин умер.

Аглая, похоже, не поняла.

— Хазин, — повторил я. — Ты его еще…

Я замолчал. Лучше про огнетушитель вслух не говорить.

— Хазин?

— Да. Сердечный приступ. Умер на обочине. Нашли в машине.

— А зачем он вообще приезжал?

— Информацию предлагал, — сказал я.

На всякий случай приложился правой стороной головы к шунгиту. Он оказался прохладный, с виду матово-гладкий, но на деле ноздреватый, его можно истолочь в крем, перетереть с маслом и обмазываться, особенно хорошо мазать голову.

— О нашем случае?

— Да.

— Какую?

— Теперь вряд ли узнаем.

Захотелось отломить от Чагинска кусок, истолочь и намазаться.