Снег Энцелада

— Тут у нас никакой перспективы, все по родовому принципу, — говорил он. — Сын энергетика станет энергетиком, дочь воспитательницы — воспитательницей, брат говночиста — говночистом, остальным на пилорамы, а там работать надо. Или в менты, но там мест мало. Вы вот про это в книге напишите! А что там сто лет назад случилось — кому интересно…

Сарычев подтянул соусницу с брусничным.

— Но убийство осталось нераскрытым, — сказал Роман.

— Да не убийство это, — Сарычев намазывал кабачок брусничным соусом. — Какие у нас убийства…

Похоже, Сарычев склонен к фьюжену.

— Это не убийство, — повторил Сарычев и приступил к кабачку. — Пацаны заблудились, такое случается сплошь и рядом. А то, что там менты напридумывали… Механошин им велел разобраться — и они стали разбираться, вы что, ментов не знаете? Особенно местных…

Он взглянул на Аглаю, ища поддержки, Аглая неопределенно пошевелила бровями.

— Все тогда обосрались, шарахались как угорелые, никто ничего не понимал…

— А зачем вы вообще кепку принесли? — спросил я.

— Ну… — Сарычев растерянно покрутил вилкой. — Тогда все были взбудоражены, я и подумал… Мало ли что? Иду по лесу, кепка валяется, да еще в крови. Странное дело. Вам не кажется?

— Да…

— Вот я и подобрал на всякий случай. Каждый может ошибаться… Как вам ткемали?

Я попробовал ткемали, который, опять вынужден признаться, был хорош.

— Пацаны пропали, да, жаль… — Сарычев поскрипел вилкой по тарелке. — Время такое было, девяностые…

— Это в две тысячи первом случилось, — напомнил я.

— У нас тут девяностые десять лет назад закончились, — ответил Сарычев. — Да, времечко то еще… вспоминать неохота. А давайте выпьем?

— Я за рулем, — тут же ответила Аглая.

Сарычев не услышал.

— У меня свое производство, все на чистом сахаре, сначала двойная возгонка, потом настаиваю на дарах леса. Кедровка есть, клюковка, на брусничном листе…

Сарычев перечислял ассортимент своих богатых погребов, и в этом ассортименте имелись действительно соблазнительные позиции, например бальзам на золотом корне, меду и золоте, или тинктура на чаге, или экзотичная эссенция на чертовых пальцах.

Но и мы с Романом отказались. Роман на таблетках, а я не пью восемь лет, каплю торфяного в чай, вот и весь алкоголизм.

— Зашился? — сочувственно спросил Сарычев.

— Закодировался, — ответил я. — Бухал как лошадь, пришлось озаботиться.

— Жаль, — печально сказал Сарычев. — Но понимаю, у всех свои перспективы. Мне самому еще на делянку ехать, эти скоты без пинка не работают… А может, все-таки по капельке? Для творческого вдохновения?

— Литература и алкоголь несовместимы, — сказал я. — Нам сегодня еще работать.

— Да-да, книга… А как вы решили книгу назвать?

— Мы пока… — начал Роман.

— «Раскопки в Муми-доле», — ответила Аглая.

— Хорошее название…

У Аглаи зазвонил телефон, она ответила.

— Да, мама… Да…

Аглая с отчаянием поглядела на небо и отошла от стола в глубь участка.

— Увы, родители, бывают невыносимыми, — сказал Сарычев. — Но все равно, хорошо, когда они есть… Жорик, подавай картошку!

Жорик принес. И в картошке Жорик был мастером. Заурядная фри оказалась не пластиковой, а вполне съедобной. Картошка по-деревенски не расплывалась от жира. Золотистые чипсы, сухие, хрустящие, не крошились, со старым вкусом московской картошки в пакетиках. Фрайт, молодые клубни, сваренные в перенасыщенном соленом растворе, плотные и нежные. Синеглазка, сваренная с аджикой. Я не удержался и стал пробовать. То есть наворачивать, чего уж там. Роман пытался сопротивляться, но сломался на картошке, жаренной со сморчками и луком — одолел сковородку и безвольно расплылся на стуле.

Меня же добила бататовая каша.

Бататовая каша, раньше я про нее только читал, теперь попробовал, и оказалось, что это вкусно, необычайно вкусно, я съел два глиняных горшочка.

Сарычев обмакивал фри в рыбный соус и жевал.

Тяжело и клонит в сон.

Показалась Аглая с расстроенным видом.

— Что случилось? — спросил я.

— Мама просит подъехать. Что-то у нее там случилось…

Аглая покачала головой.

Роман с готовностью поднялся из-за стола.

— Жаль, — сказал Сарычев. — Только начали сидеть, начали говорить…

— Извините… — Аглая посмотрела в телефон. — Извините, пожалуйста!

— Ничего, мама это святое, я все понимаю… Жорик!

Сарычев отдал распоряжение, и расторопный Жорик собрал три корзины провианта, все, что было на столе, включая бататовую кашу.

— В дорогу, — пояснил Сарычев. — Возьмете в дорогу, отказа не приму, обижусь, все равно у меня испортится, берите…

Жорик передал Аглае и Роману корзинки. Я тоже хотел взять, но Сарычев неожиданно подмигнул.

Аглая оглянулась.

— Я задержусь на минутку, — сказал я.

Роман и Аглая скрылись в оранжерее.

Сарычев подошел ближе.

— Слушаю вас, Арсений Михайлович.

— Вить, такое дело… — Сарычев говорил в треть голоса, похоже, слегка смущаясь. — У меня к тебе есть небольшая просьба… личного свойства.

— Да.

— Я понимаю, что ты в книге главный… ну, то есть ты как бы крупный калибр, жакан, а Рома и Глаша патроны подают, дробь, оно и понятно, ты писатель…

Не стал спорить.

— Я бы хотел, чтобы ты написал про меня.