Отчетливо помню, что когда она проползала рядом, то я видел, как снежинки тают на ее борту… И, наверное, сгоряча, я приподнялся и бросил в нее бутылку. Тогда были уже самовоспламеняющиеся, которые не надо было предварительно поджигать. Она сразу вспыхнула, а я, даже не подобрав автомат, рванул в лес. Побежал не в сторону батальона, а вниз, к проходившей недалеко проселочной дороге. При этом наверно ревел, потому что помню, текли сопли, слезы, кровь хлещет в валенок, оглянулся и вижу, что за мной бегут двое этих танкистов, эсэсовцев. Я быстрее, и они быстрее… Остановлюсь, и они тоже. Начал шарить под маскхалатом, где на ремне у меня висел трофейный пистолет и две «лимонки». Но ремень расстегнулся и сполз вниз к ноге под маскхалатом. Это все, его оттуда уже не достать. Единственно, что я успел, выхватить одну гранату. Не очень-то тогда соображал и выскочил на дорогу, а по ней идут «доджи» с 76-миллиметровыми орудиями. Сел прямо у дороги и шедший впереди «виллис» останавливается, выскакивает офицер, склоняется надо мной. Помню, что увидел погоны подполковника. Как я потом узнал, это был командир артполка: «В чем дело?» Я говорю: «Танк там!» Я же не знал, идет он или не идет. Подполковник скомандовал, сразу отцепили две пушки и на руках потащили туда. Я сижу, минут через двадцать пушки возвращаются, и командир орудия докладывает. Одного из тех танкистов они убили, а второго притащили с собой. Подполковник снова наклоняется и спрашивает: «Фердинанд» ты спалил?» Я, что-то ответил. Он говорит: «Давай «красноармейскую книжку». Какая там книжка, я сижу, помираю. Тогда, кажется, его адъютант достал у меня книжку. Они что-то там списали и сунули ее мне обратно. Под живот на рану подложили перевязочный пакет. Потом, видя, что я без оружия сунули в руки карабин, расселись по машинам и уехали. Сижу я с этим карабином, а мне все хуже и хуже. Вдруг вижу, как в тумане с другой стороны ко мне «фриц» идет. Я прилег, передернул затвор и в упор выстрелил в него. Он упал метрах в семи-десяти. Я приподнял голову и вдруг такой отборный мат… Только на флоте я потом такой слышал. Оказывается, это был мой старшина Филимоненко.
Дело в том, что пока все это происходило, подошли наши самоходки, и батальон пробив в немецкой обороне брешь, пошел вперед. Филимоненко понимая, что с этим проштрафившимся лейтенантом «каши мы не сварим», что-нибудь произойдет. И он, отпросившись у комбата, пошел по нашим следам. Увидел сгоревшую машину, троих убитых ребят и мои следы. Вышел на дорогу, и тут я в упор выстрелил в него. Он взвалил меня на себя и потащил в медсанбат.
Там положили в огромную палатку. Помню, как стучал движок генератора и еще, как выносили из палатки умерших солдат, не выдержавших операции… Подошел врач спросил, когда ранили. Я что-то промямлил. Потом он достает огромный шприц величиной с бутылку и длиннющей иглой и делает мне укол. А может, мне и показалось, что шприц был такой громадный. Дело в том, что я с детства и до сих пор ужасно боюсь уколов. И уже потом мне вытащили осколок, который у меня хранится до сих пор, заткнули рану тампоном. Затем погрузили на машину, довезли до железной дороги, а там на «санлетучку» и в Ленинград.
За эту самоходку меня наградили орденом «Славы» 3-й степени, который мне вручили, когда я еще один раз был ранен и лежал уже после войны в госпитале. Вместе с орденом я, кстати, еще и получил благодарственное письмо и грамоту за подписью Сталина.