Дня через два мы встретили старшину, руководившего всем этим. Подошли и спрашиваем его: «Старшой, чего это вы делаете? Зачем?» Он говорит: «Вы не понимаете, это враги народа…» Как-то один раз их привели к нашей кухне. Повар наложил им полные котелки, а мы подсели к одному из этих штрафников парню лет двадцати шести. Стали его расспрашивать, а он только посмотрел на нас и говорит: «Ребята, дайте поесть». Расстегнул карман гимнастерки, вынул бумагу и дает нам. Это был отпечатанный на машинке приговор военного трибунала. Фамилию его я не помню, но текст был примерно такой: «Герой Советского Союза летчик морской авиации старший лейтенант ф. и. о. находясь в ресторане… будучи пьян затеял ссору с офицерами сухопутных войск и с криком: «Бей серую шинель!» выскочил и сломал нос… выбил зубы… приговорен к пребыванию в штрафном батальоне…» Но больше мы их не видели, потому что через несколько дней ушли на фронт. В дорогу нам выдали доппаек и я предложил отдать его штрафникам. Рядом с нами стояли бараки, в которых располагались солдаты эстонского корпуса. Мы собрали плащ-палатку продуктов и попросили двух эстонских ребят передать ее штрафникам.
После этой передышки в октябре 44-го мы отправились на фронт. Ехали поездом в теплушках. И запомнилось, что нас очень плохо кормили. Очень хотелось есть, а тем, кто постарше еще и выпить. Сам же я тогда не пил.
Подъезжали к литовскому городу Шяуляю, у которого состоялось большое танковое сражение, и он был сильно разбит. А с нами в вагоне ехал командир роты капитан Смирнов, работавший до войны на Кировском заводе. Он потом погиб у меня на глазах… Капитан играет на гитаре и вдруг подзывает меня: «Будешь подпевать мне еврейскую песню? – «Разменяйте мне сорок миллионов». Но я никогда до этого этой песни не слышал и он удивился: «Как это ты, еврей, и не знаешь ее?» Во взводе было нас четверо евреев, двое из Одессы. И когда капитан начал играть подошел Мишка, за ним остальные, и стали ему подпевать. Потом еще две или три песни, и ребята стали просить еще. Но он отложил гитару сказав, что на голодный желудок не поется: «Вот все бы отдал, чтобы поесть и выпить». Мишка спрашивает: «Все бы отдали?» Капитан отвечает: «Все!» Тогда Мишка говорит: «Ну, тогда снимайте полушубок. Какой у вас размер обуви?» Капитан ответил. Тогда Мишка спросил у лежавших на нарах солдат, у кого ботинки такого же размера. Велел снять и обратившись к капитану говорит: «Снимайте валенки!» А валенки у него были новые, и капитан удивился: «Это еще зачем?» Мишка отвечает: «Да я верну, не волнуйтесь! Но будет и выпить и закусить». Также Мишка снял полушубки со старшины и заместителя командира роты. В общем, он четверых раздел.
Солдаты бросили им ботинки и фуфайки, чтобы не замерзли. Все же офицеры. И когда мы остановились, Мишка быстро сбегал и узнал, что будем стоять два часа. Вернулся и говорит мне, еще одному солдату и моему дружку Сашке: «Надевайте красные повязки патруля и возьмите автоматы!» Он, Кузнецов Леша и еще один забрали все это барахлишко, а все было новое. Эти полушубки белоснежные – такая красотища. Пошли на площадь, где был рынок. Перед этим он нам объяснил всю операцию. Подходим к рынку, где литовцы торгуют копченым мясом, самогоном, только что выпеченным хлебом. Он приценивается, отдает полушубок, забирает в вещмешок продукты. И так ко второму, третьему… А мы идем сзади и примечаем. Потом подходим к первому литовцу и говорим: «Идет война, а вы раздеваете армию! Вы, что хотите прогуляться с нами в комендатуру?» Тот конечно: «Нет, нет, нет!» и отдает полушубок. Короче все полушубки и валенки мы забрали обратно и вернулись с едой, питьем. Хватило на весь вагон, потому что каждый принес по вещмешку продуктов за спиной и по два «сидора» в руках. Чего там только не было… Ребята хорошо подпили и ехали весело. Пели песни под гитару.
Сидим мы как-то в землянке, четверо евреев. Это я не в сторону ухожу, а вдруг вспомнилось. Сидим, разговариваем о чем-то своем. Вдруг входит наш взводный Ваня Бударин и произносит фразу, от которой мы рты раскрыли: «Ну, о чем толкуем «азохенвейщики?» Спустя лет двадцать мы в очередной раз были в Каменке. В очередной раз там напились, и я тогда спросил его: «Вань, откуда ты это подцепил? Ты же русский человек, уралец». Он отвечает: «Мишка меня и не такому научил. Сейчас скажу. Только ты сядь, а то упадешь». И он мне выдал два ругательства на хорошем еврейском языке. Одно: «Поцелуй меня…», другое, примерно в том же смысле.