Смерти.net

– Да нет, дурак, – улыбнулась V. – Просто мне кажется, что у меня мало времени и мы встретились в последние дни моей жизни! И я хочу всем сразу поделиться и все успеть! Я думаю, у меня смертельная болезнь. Может, до сентября не доживу. И не встречать тебе каждый день меня после уроков под ненавистные взгляды моих тупых одноклассников.

– Грипп не смертелен, – сказал А., потому что тогда грипп был еще не смертелен; точнее, был смертелен очень выборочно и точно не для шестнадцатилетних девчонок, полных жизни и любви.

Школа была открыта – там шумели бойкими малышами-десятилетками финальные деньки летнего лагеря. Десятилетки копошились в садике около спортивной площадки и сажали там анемичные анемоны. Кто-то хлестал кого-то с размаху по лицу корешками оранжевых маленьких едких цветочков – хохот, черная земля, цветочки на каменной кладбищенской лестнице – почему кладбищенской?

– Французы говорят, что это похоронные цветы, – втянула со свистом воздух V. – Нос не дышит нихрена, чувствую только запах земли, хотя земля не пахнет. Плохая примета! Ноготки! Вспомнила, они называются ноготки, хотя тут их называют «мамочки». Ой, мамочки! Актовый зал открыт, смотри!

V взгромоздилась за черный рояль, стоящий на сцене.

– У меня всегда был такой страх оказаться на сцене – когда надо что-то играть. Три года проучилась в музыкальной школе, потом бросила. До сих пор снится, как выхожу, сажусь за рояль – а чё? Что делать? А из зала – смотрят.

Она заиграла торжественную, как медленный марш, меланхоличную мелодию.

– Это ты сочинила? – очарованно спросил А., тут же ставший мягким и почти влюбленным.

– Нет, это Гэри Брукер сочинил, – не прекращая играть, хрипло сказала V. – У меня голоса нет, хриплю, слышишь же. Так бы я даже спела. А теперь уже никто не споет. Это «Whiter Shade Of Pale», ты чё, не слышал?

А. помотал головой:

– Это белая тень или оттенок белого?

– Сраный миллениал, – пожала плечами V, отчего один из аккордов прозвучал призрачно, как гудок далекого корабля в тумане. – Ненавижу миллениалов. Интересно, за что меня к ним забросили. Явно было за что. Может, это я развязала войну во Вьетнаме? Ты знаешь, что это песня про отношения, сожаления и шестнадцать весталок-девственниц? Как у тебя с девственностью? Откуда эта цитата?

А. опустил голову с руками на крышку рояля. Все это было невыносимо, и ему было всего семнадцать.

– Это ужас как тупо – залететь с первого раза с первым бойфрендом, – сказала V, продолжая играть. – Но у нас, наверное, так и выйдет. Ты вначале будешь в шоке, перестанешь со мной общаться. Потом узнаешь, что я решила оставить ребенка. Я же говорила, что хотела бы окружить себя детьми, потому что мне нужно рядом что-то живучее, что умеет адаптироваться. Я нихера не умею адаптироваться. Потом ты все-таки сделаешь мне предложение. Но просить моей руки придется не у моего отца, потому что я от него сбегу, чтобы он меня не убил. У моей подруги будешь просить моей руки. Я буду жить у подруги. Женское братство, феминизм, все дела. Но ты выдержишь. У нас будет счастливая семья. Трое детей, и все девочки. Потому что пацаны – мусор и грязь. Мы проживем вместе двадцать лет, а потом я тебя брошу. Потому что ты станешь казаться мне старым и скучным – у тебя вырастет расплывшийся круглый живот, шерстяной валик на загривке и огромная мясная бычья складка на шее. А мне будет всего тридцать шесть, молодая красивая девка, и никто даже не догадается, что у меня трое детей, и старшая уже в том же возрасте, в котором я ее родила. И я буду этим пользоваться и менять мужиков одного за другим. Молодых красивых мужиков. А потом, когда нагуляюсь, вернусь к тебе, и ты меня примешь. Примешь же?

– Какой ад, – сказал А. – Не приму, понятное дело. В смысле, я даже сейчас не уверен, что я что-то принимаю изначально из этой игры.

V перестала играть, поднялась, опершись руками на клавиши, и поцеловала А. под саундтрек тихо гудящей под его животом струнной какофонии. Она не могла дышать носом, поэтому дышала ртом. А. вдохнул теплый, пахнущий кровью и травой воздух ее крошечных легких, и у него закружилась голова.

– Я до этого никогда не целовался, – объяснил мне он. – И не знал, как целуются правильно, ну, не как в фильмах же. И подумал, что, наверное, все люди так целуются – дышат ртом друг другу в легкие. Не догадался, что просто у нее был нос заложен. Потом я всегда и со всеми целовался именно так. Только однажды одна девочка спросила, почему я так странно целуюсь. А со временем все вокруг сами стали так целоваться. Может быть, мы научили весь мир целоваться иначе, я не знаю.

Залитый солнцем актовый зал, осенние листья – запомнить это навсегда, подумал А. в тот момент.

– Теперь пойдем в музей валунов, – сказала V, оторвавшись от него и приоткрыв крышку – чего? – рояля, конечно же, рояля.

– Мы ж там вчера были, – сказал А.

– Придется снова идти, – изумленно помотала головой V. – Я хочу еще целоваться. А второй поцелуй у нас был в музее валунов. Ты что, забыл?

– Умная девочка, – сказал А.