За окном расстилалась подернутая сизым маревом ненастья и выхлопных газов панорама Москвы. Далеко внизу тускло поблескивало одетое в гранит кривое свинцовое зеркало реки, по набережной медленно полз пестрый сплошной поток автомобилей, с этой высоты кажущихся мелкими, как разноцветный бисер. По реке неспешно двигалось белое пятнышко прогулочного теплохода, совершающего один из последних в эту навигацию рейсов. Расстояние и тройной герметичный стеклопакет полностью гасили звуки, слышалось лишь ровное шелестящее гудение кондиционера, нагнетавшего в квартиру теплый сухой воздух. Потом за спиной у Ник-Ника щелкнула зажигалка, снова потянуло дымком. Безродный обернулся.
— Уже подумал? — спросил Молчанов.
— Поехали, — сказал Николай Николаевич. — Ты как, в состоянии?
— Девиз скаутов знаешь? — ответил телохранитель, вдавливая в пепельницу только что закуренную сигарету. — Который основатели пионерской организации у них спионерили… Всегда готов! И всегда в состоянии…
На площадке у лифта они столкнулись с выходящим оттуда прилично одетым господином средних лет. Господин вежливо ответил на приветствие Ник-Ника, мимоходом окинув растрепанную, источающую запах алкогольного перегара фигуру его спутника брезгливо-недоумевающим взглядом. Глеб Сиверов узнал этого господина не сразу — без сценического костюма и грима он выглядел лет на двадцать старше, чем на экране телевизора, — а узнав, уже не впервые задался вопросом: откуда у Ник-Ника такие деньги? В той, прежней жизни Безродный не раз хвастался, что принципиально тратит на излишества не более одной сотой того, чем располагает. В ту пору из излишеств у него имелся только потрепанный «жигуленок» да привычка раз в неделю ужинать в ресторане; времена изменились, Ник-Ник получил доступ к подпольному тотализатору — да не просто доступ, а возможность прямого воздействия на исход заключаемых пари, — но все-таки, все же…
«Поживем — увидим», — решил Глеб, входя в лифт, а потом, сжалившись над Ник-Ником, положил в рот сразу две подушечки жевательной резинки.
Глава 14
Здесь все было без дураков, по-взрослому — голое тело, прикрытое лишь боксерскими трусами да татуировками, никаких капп и никаких перчаток, только бинты на кистях рук и ступнях. В режущем свете автомобильных фар плотными слоями плавал табачный дым, высоко над головой терялись во мраке решетчатые стальные фермы перекрытий. Там неслышно копошились потревоженные ревом толпы голуби, роняя вниз мелкий мусор и перья, а порой и кое-что не столь безобидное. Канатов, ограждающих ринг, не было тоже; что до матов, то чудак, рискнувший поинтересоваться причиной их отсутствия, получил бы в ответ ворох отдельных слов и целых выражений, каждое из которых характеризовалось бы определением, созвучным названию интересующей его разновидности напольного покрытия, но не имеющим к оному ни малейшего отношения. Таких чудаков здесь не наблюдалось; чудаков иных, не столь безобидных разновидностей хватало с лихвой, и дюжие охранники в едва не лопающихся на перекачанных торсах черных майках пристально шарили глазами по толпе, готовые в зародыше погасить возможную драку или даже перестрелку.
Распорядитель, он же рефери, костлявый черноволосый хлыщ с небритой челюстью и в расстегнутой до середины волосатой груди несвежей белой рубашке, воздел кверху руки, призывая публику к молчанию. Стало немного тише, но вот именно и только немного: публика здесь собралась еще та, и заставить это быдло заткнуться можно было разве что с помощью крупнокалиберного пулемета.
— Счет нашего марафона три — ноль в пользу главного участника! — надсаживаясь, проорал распорядитель. — Следующая схватка состоится между чемпионом Российской Федерации Черным Барсом Дугоевым и любимцем публики, неоднократным победителем международных соревнований Бизоном! Поприветствуем нового участника!!!
Толпа взорвалась ревом и свистом. Кто-то пальнул в воздух; публика шарахнулась, к стрелявшему, проталкиваясь через толпу и щедро раздавая тумаки, со всех сторон устремились качки в черных майках. Вспыхнула и тут же погасла короткая потасовка; стрелка вместе с парочкой его друзей, у которых не хватило ума остаться в стороне, выволокли за пределы освещенного пространства. В темноте размеренно, как на току, заработали резиновые дубинки и тяжелые башмаки, но публика этого уже не видела, поскольку данное увеселение не предусматривалось программой вечера и никем не было оплачено.
Бизон остановился напротив Марата и, двинув плечами, сбросил на руки секунданту махровый купальный халат. Публика снова взревела, увидев его во всей красе: метр девяносто пять в высоту, почти метр в ширину, и все это — сплошная бугристая мускулатура, целиком, от шеи до лодыжек, покрытая сложной вязью татуировки.
— Ну что, зверек, потанцуем? — щеря в издевательской ухмылке щербатый рот, предложил он. — Зря ты это затеял, сгоряча. Может, передумаешь? Пара секунд у тебя еще есть. Имей в виду, халявы больше не будет. Задаром я из тебя все дерьмо выбью!