Ориентируясь не столько по описанным назначившим эту встречу человеком приметам, сколько по отпечатавшимся в песке свежим следам автомобильных покрышек, Палыч направил машину к недостроенной парковке — медленно разрушающемуся памятнику чьему-то бизнес-проекту, не вписавшемуся в грандиозные планы прежнего правительства Москвы. Под колесами хрустел гравий, с характерным треском лопалось, заставляя водителя досадливо морщиться, притаившееся в пыли битое бутылочное стекло. Недовольно взрыкивая мотором, «девятка» преодолела крутой временный пандус и остановилась, въехав на первый этаж паркинга.
Здесь царил прохладный, продуваемый сквозняками полумрак, из которого выступали уходящие в перспективу, кажущиеся бесконечными ряды поддерживающих перекрытие колонн. На голых бетонных плитах пола валялся блеклый от старости, слежавшийся мусор, снаружи намело мертвых листьев и пыли. Поодаль, поблескивая любовно отполированными бортами и чистенькими титановыми дисками колес, стоял большой серебристый внедорожник. В таком окружении он напоминал космический корабль далекого будущего, совершивший посадку среди руин погибшей миллионы лет назад внеземной цивилизации. Впрочем, из всех, кого знал Палыч, такое сравнение могло бы прийти в голову разве что Валдаю; для него самого внедорожник был просто «лексусом» две тысячи девятого года — расточительной игрушкой, тем более бессмысленной, что ради сохранения престижа владельцу уже пора было поменять ее на что-нибудь посвежее.
Заглушив двигатель и воткнув первую передачу, которую всегда использовал в качестве стояночного тормоза, Палыч выбрался из машины и направился к внедорожнику. Оттуда навстречу ему никто не вышел: эти шестерки чувствовали себя хозяевами жизни, для которых элементарная вежливость вовсе не обязательна. Их бы на недельку в девяностые — о, вот тогда бы Палыч на них посмотрел! А впрочем, это ведь не разборка, да и тогда, как сейчас, действовало правило: кто платит, тот и заказывает музыку.
Стекла в «лексусе» были покрыты непроницаемо-густой тонировкой — все, кроме ветрового, сквозь которое можно было с грехом пополам разглядеть только бледные, лишенные индивидуальных черт пятна физиономий сидящих спереди людей. Есть ли кто-нибудь сзади, Палыч не разглядел, да и не особенно к этому стремился: воевать он с ними не собирался, а раз так, какая разница, сколько их там, внутри?
Стекло со стороны водителя опустилось с негромким шелестящим звуком, из окошка выглянула гладко выбритая физиономия, выше которой располагалась по-спортивному короткая прическа, а ниже — строгий темный костюм с белоснежной рубашкой и однотонным галстуком. Физиономия была молодая, холеная — в самый раз для шестерки на твердом окладе с гарантированными премиальными выплатами за хорошее поведение.
— Палыч? — спросил обладатель этой фотокарточки, по которой так и подмывало съездить кулаком.
— Кому Палыч, а кому Игорь Павлович, — слегка окоротил его Палыч.
— Да хоть Микула Селянинович! — пренебрежительно фыркнул водитель «лексуса». — Забирать будешь или сначала паспорт достанешь, чтоб доказать, что ты именно Игорь Павлович, а не какой-нибудь Фрол Феоктистович?
Нечеловеческим усилием воли Палыч заставил себя сдержаться. Даже если бы наглый сопляк и был в чем-то виноват, в интересах дела следовало потерпеть, не брать грех на душу. К тому же с определенной точки зрения Палыч сам повел себя не вполне корректно, взяв на себя не шибко почетную роль курьера. Но послать вместо себя на эту встречу ему было некого: Багор из-за излишнего рвения мог наломать дров, Тормоз был туп и неразворотлив, как еловое бревно, а Валдаю Палыч в последнее время просто-напросто не доверял. Чувствовалась в нем этакая интеллигентская гнильца, благодаря которой, очутившись на зоне, Валдай уже на второй день ходил бы в петушках и ночевал около параши. Он много суетился, пытаясь услужить хозяину и хоть как-то возвыситься, доказать свое превосходство над коллегами, и от этого испытываемое к нему Палычем брезгливое презрение только усиливалось и возрастало. Отправить за посылкой от спонсора, таким образом, действительно было некого, и Палыч понимал, что бесит его не столько поведение водителя «лексуса», сколько это обстоятельство. Учишь этих сосунков, натаскиваешь, делаешь из них людей, а когда надо на кого-то опереться, под рукой оказывается пусто… Что и говорить, хлипкий нынче пошел народ, одно слово — поколение некст!
— Выгружай, — буркнул Палыч, а потом, не утерпев, быстро, но очень внимательно посмотрел водителю в лицо, чтобы как можно лучше его запомнить.
— Отдай ему, Валера, — через плечо сказал водитель пассажиру и снова повернулся к Палычу, одарив его широкой оскорбительной улыбкой. — Иди принимай. И нечего пялиться. Не напрягайся, мужик, все равно в места, где я бываю, таких, как ты, ни за какие деньги не пускают.
— Не беда, — сказал ему Палыч. — С таким гнилым нутром ты и там долго не проживешь.