Смерть в подземке

Нанятый им для Дугоева телохранитель был на месте, честно охраняя вход в раздевалку чемпиона. В замкнутом пространстве плохо вентилируемого подвального помещения явственно ощущался исходящий от него запашок. Это была не кислая вонь винного перегара, а свежий, резкий, отчетливый запах водки, выпитой не более десяти минут назад.

— Ну как там? — подавшись к ним, с преувеличенным, явно подогретым содержимым припрятанной за пазухой фляжки энтузиазмом спросил Молчанов. — Можно поздравить?

— Можно, — демонстративно принюхиваясь, буркнул Ник-Ник, — но не нужно. Опять рукавом закусывал?

— Исключительно в медицинских целях, — заверил Молчанов. — Пять капель для успокоения нервов. Больше — ни-ни, я ж на посту! Мимо меня муха не пролетит!

Он услужливо открыл дверь отведенной Дугоеву персональной раздевалки. Безродный почти втолкнул нетвердо стоящего на ногах чемпиона внутрь, прикрыл дверь и, сверля телохранителя недобрым, многообещающим взглядом, вполголоса произнес:

— Оно и видно. Где ж ей мимо пролететь, когда тут такой роскошный аэродром! Ясно, что не пролетит. Непременно сядет. Она и сейчас на тебе. А ты под ней, под мухой. Смотри, Федор! Дружба дружбой, а служба службой!

— Да ладно тебе, завел шарманку, — обиделся Молчанов. — Я, если хочешь знать, могу вообще не пить! Даже воду, как верблюд…

Ник-Ник окинул его пристальным испепеляющим взглядом, но ничего не сказал, а просто вошел в раздевалку и плотно закрыл за собой дверь. Разбираться с этим пьяницей было недосуг, у него имелся другой объект для воспитательной беседы.

Дугоев сидел на краю массажного стола, свесив между колен руки и понурив вихрастую, черную, как головешка, голову. Наброшенный на плечи шелковый халат свалился и лежал, касаясь краем кафельного пола, как знамя разбитой армии; на заросшей колючей темной щетиной физиономии дагестанца подсыхала размазанная кровь. Под потолком зудела и неравномерно, судорожно моргала, готовясь перегореть, лампа дневного света, и в ее вспышках победитель квалификационного поединка выглядел не победителем, а жертвой малолетних хулиганов.

Неслышно ступая по кафелю обутыми в дорогие фирменные кроссовки ногами, Безродный приблизился к столу, остановился и, воинственно уперев кулаки в бока, приступил к экзекуции.

— Ну, и что это было? — светским тоном осведомился он.

Не поднимая головы, Дугоев пожал плечами.

— Победа по очкам, — сообщил он.

— Верно, — обрадовался Николай Николаевич. — А я чуть было не запамятовал. Поздравляю! Аутсайдер, предпоследнее место в таблице, проиграл чемпиону России по очкам с минимальным разрывом в счете. Ну и дурак! Если бы поменьше осторожничал, опасаясь подвоха, чемпиона унесли бы с ринга, как мешок картошки, еще во втором раунде.

— Хватит, Ник-Ник, — по-прежнему избегая смотреть на тренера, устало взмолился Дугоев. — Я все знаю, мне стыдно, мне горько… И что теперь — застрелиться?

— Ты действительно думаешь, что это единственный способ решить проблему? — пренебрежительно фыркнул Безродный. — Тогда я в тебе крепко ошибся, сынок! Тогда ты не мужчина, ты — баба! Советую выйти замуж за Федора. Днем вы будете заливать горе плодовой бормотухой, а по ночам нежно и преданно любить друг друга…

Черный Барс свирепо сверкнул в его сторону темными, как переспелые вишни, глазами, но тут же увял и снова повесил голову.

— Я не буду с тобой драться, — сказал он. — Ты об этом прекрасно знаешь, а значит, пытаясь меня оскорбить, сам ведешь себя не по-мужски.

— Смотрите, какой умный! — воскликнул Безродный. — Значит, голова пострадала не сильно… Только ты меня не понял, сынок. Я не пытаюсь тебя оскорбить, а констатирую факт: ты сдулся. В таком состоянии о встрече с техасцем лучше всего забыть. Ничего страшного, миллиарды людей живут без чемпионского пояса и неплохо себя чувствуют. Правда, придется заплатить серьезную неустойку, но как быть, раз ты не можешь выйти на ринг? Продадим все, что у нас есть, сменим тебе имя и начнем карьеру с самого начала… Уже немного поздно, но звездой ночных клубов ты еще можешь стать…

— Хватит, я сказал! — неожиданно рявкнул Дугоев, и Ник-Ник понял, что на сегодня, пожалуй, и впрямь хватит.

— Вот и я говорю: хватит, — сказал он уже совсем другим, сочувственным, отеческим тоном. — Ты ведь не трус, я знаю, и характер у тебя — кремень. Так в чем дело, сынок? Я не верю, что ты испугался, а понять, что происходит, не могу…

— Я не понимаю, тренер! — с горячностью воскликнул Марат, истово ударив себя кулаком в голую грудь. — Не понимаю, за что кто-то хочет меня убить! Да еще так подло, из-за угла… Я все время ломаю над этим голову, ни о чем другом просто не могу думать. Обидно, слушай!

Безродный тяжело вздохнул.