Он легко вскочил на ноги и, не сказав больше ни слова, зашагал в сторону небольшой теснины, где кустарник спускался к самой кромке воды. Дорога шла вверх и вскоре, забравшись на крутой склон, он оказался в глубине чащи. Это был остаток древнего леса. Гигантские стволы деревьев стояли здесь, словно монолитные колонны, погруженные в густой ковер подлеска, и вздымали к небу тяжелые кроны, испещренные солнечными пятнами. Листва нависала над его головой светло-зеленой массой, и такая же зелень была внизу, где землю покрывали разлапистые папоротники. В этой бесконечной игре дремучей зелени чувствовалось что-то грубое и первобытное. Кругом царили полумрак, прохлада и глубокое безмолвие, если не считать журчания невидимого ручейка, с трудом пробивавшего путь сквозь заросли к реке. Пахло влажным мхом, сочной сырой землей и липкой сладковатой смолой, выделявшейся из треснувших стволов. Аллейн подумал, до чего это приятный запах – свежий и в то же время терпкий. Неожиданно совсем близко свистнула птица – всего две ноты, чистые и звонкие, как колокольчик. Прочистив горло, она выпустила целую трель в минорном тоне, такую легкую и музыкальную, словно ее сочинил какой-то великий композитор.
Под конец этот быстрый мелодичный росчерк завершился комичным писком. Раздался шелест крыльев. Птица просвистела снова, уже подальше, а издалека ей ответила другая. И вновь – лишь глубокая тишина и еле слышный рокот ручья.
Аллейн вдруг подумал, до чего нелепа вся эта ситуация. Оказаться в таком месте только потому, что он вел уголовное дело и позволил его участнице собраться с мыслями! Одно совершенно не вязалось с другим. Это было так же абсурдно, как фантазии некоторых поэтов-модернистов. Сыщик из Скотленд-Ярда в девственном лесу. «Не хватало еще, чтобы я надел черный костюм, шляпу и начищенные ботинки и принялся дудеть в полицейский свисток, отвечая этой волшебной птице. Какой-нибудь авангардист смог бы придумать соответствующие декорации. Я дам ей еще десять минут, и, если фокус сработает, она предстанет предо мной обновленной и чистой, как утренняя роса». Аллейн сунул руку в карман за трубкой и наткнулся на коробку с тики. Он извлек на свет зеленого уродца. «Да, подходящее место, хотя гораздо лучше ты бы смотрелся на крепкой веревке и смуглой коже, как у Те Покиха. Нет, белоснежное тело, черные кружева и тонкие духи – не твоя стихия. Ты совсем из другого теста. Маленькое чудовище! Висеть бы тебе на потной груди дикарки, темной и могучей, как этот лес. Я знаю, ты немало повидал на своем веку. И вчерашняя кровь была для тебя не первой. А теперь оказался в руках пакеха и замешан в их темные дела. Но, черт возьми, как бы я хотел понять, что все это значит!»
Он закурил трубку и прислонился к одному из деревьев-великанов. Неподвижный лес смотрел на него молча и внимательно, словно живое существо. Казалось, он говорил с тихой и уверенной силой: «Я есмь». «В нем нет ничего человеческого, – думалось Аллейну, – но он и не враждебен». Он вспомнил истории о бушменах, которые на неделю отправлялись в лес, чтобы метить там стволы и валить деревья, но уже через два или три дня возвращались, не выдержав молчания леса.
Думать о таких вещах было намного приятней, чем об убийстве Мейера, и воображение Аллейна уже принялось населять окрестную чащу быстрыми и юркими маори, как вдруг он услышал треск веток и чьи-то торопливые шаги.
Это была Каролин: спотыкаясь о коряги, она продиралась сквозь заросли в узких туфельках и кружевном платье. Аллейна она не видела, и он заметил в ее лице что-то такое, что заставило его сразу подать голос.
– Эй, – крикнул он, – я здесь!
Каролин обернулась и, увидев его, заковыляла в его сторону.
– Я видела, что вы пошли сюда. Не могу больше сидеть одна. Вы правы – все произошло так, как вы сказали. Я все вам расскажу, но Хейли невиновен. Я расскажу.
Глава 19
Каролин в главной роли
Она поведала ему свою историю, сидя у догоравшего костра. Солнце ярко блестело на поверхности реки, но поскольку стояла еще ранняя весна, день был не слишком жарким. Как только она начала свой рассказ, в долине появился незнакомый человек, шагавший по тропе вместе с тремя тяжело дышавшими овчарками. На нем была старая фетровая шляпа, натянутая на самый нос, шерстяная куртка висела на плечах, а рубашка была расстегнута на пару пуговиц. Он держал в руках длинный хлыст и шагал легкой и размашистой походкой человека, который привык к долгой ходьбе и не чувствует усталости. На фоне ослепительно белой речной гальки его руки и лицо казались почти черными. Проходя мимо, он поздоровался с ними одним кивком. Собаки протрусили за ним с деловитым видом, широко разинув пасти и свесив набок языки.
«Наверно, он думает, что спугнул влюбленную парочку, – подумал Аллейн, – а совсем не…»