Смерть приятелям, или Запоздалая расплата

— Простите за любопытство, — не выдержал Леонид Мартинович, глаза которого слегка блестели. Видимо, приложился к рюмке, подумал Кунцевич. Сосновский прикусил губу и, наконец, спросил, хотя на языке вертелось совсем иное: — Как здоровье уважаемого Филиппа Ивановича?

— Я не слышал, чтобы он сетовал на здоровье. Мне, по крайней мере, не жаловался, — устало ответил петербургский чиновник.

— Слава богу, — Сосновский перекрестился и позволил себе улыбнуться, — после такого происшествия, — покачал головой, — мне сложно представить… — потом украдкой посмотрел на Кунцевича, который давно понял, ради чего явился уездный исправник со свитой, но не спешил ничего говорить, — потерять сына рядом с домом. Не в боевых действиях, а вот так…

— Да, для Филиппа Ивановича случившееся большая трагедия, — чиновник для поручений подошёл к столу. — Тяжело отцу терять сына, который находился в самом расцвете сил, на излёте военной карьеры.

— С вами не поспоришь, — кивнул Леонид Мартинович, предвкушая продолжение от Кунцевича, но, не дождавшись, заговорил сам: — Что вам поведал Филипп Иванович на аудиенции?

— Не сочтите за недоверие или за излишнюю скрытность, Леонид Мартинович, — Мечислав Николаевич смотрел прямо в глаза Сосновскому и не моргал, — но я не имею обыкновения докладывать кому бы то ни было о конфиденциальных разговорах.

Хотя горящие в комнате свечи не слишком хорошо освещали пространство, стало заметно, что уездный исправник покраснел до корней волос. Хотел было вспылить, но сдержался. С петербуржцем надо не ссориться в первый день, а смотреть в оба. Может быть, ещё понадобится, вдруг у него в столице хорошие связи. А так хотелось бы отправиться куда-нибудь в Россию на должность повыше и… подоходнее.

— Мечислав Николаевич, я уважаю людей, умеющих хранить тайны, тем более чужие. Чем я могу вам помочь в столь деликатном деле?

— Леонид Мартинович, честно скажу, не знаю. Сегодня я не слишком расположен обсуждать детали дознания. Надо подвести итоги и подумать о сложившейся ситуации. Если позволите, я останусь один.

Уездный исправник, хотя и был не быстрого ума, сообразил, что петербургский чиновник не намерен делиться предположениями и сомнениями в присутствии такого количества лишних ушей. Поэтому наклонил голову.

— Честь имею, разрешите откланяться.

2

— Значит, говорите, у вас был пустой разговор? — переспросил Михаил Александрович.

— Совершенно верно. Когда вроде бы текла беседа, но от неё ничего, кроме факта самого разговора, не остаётся, — Нерстенс выглядел озабоченным, словно и вправду пытался вспомнить, о чём всё-таки они прежде токовали с господином Варламеевым, или попросту делал такой вид.

— Вы случаем не слышали, чтобы кто-то нехорошо отзывался об Александре Андреевиче? У вас же, мне кажется, есть везде свои… — Лунащук хотел сказать «уши», но сдержался и произнёс: — люди.

— За кого вы меня принимаете? — возмутился Николай Павлович.

— За знающего своё дело начальника, который знает всё о своих подчинённых.

Нерстенс учащённо задышал, переваривая сказанное. Если он скажет, что не следит за служащими, значит, он ничего о них не знает. Если же признается, что кое о чём осведомлён, то даст повод сыскному агенту думать, что «уши» действительно есть.

— Ни в чём противоправном Александр Андреевич замешан не был, с подозрительными личностями замечен не был, поддерживал отношения с приятелями. С ними он познакомил меня, когда мы были у его сестры. Если не ошибаюсь, одного из них звали Николаем Ивановичем. Человек, живущий собственным капиталом. Второй — прапорщик, родом из Лифляндии или Эстляндии, не помню, но, кажется, немец. С ними играли в карты, рассказывали истории. Михаил Александрович, — запальчиво добавил Николай Павлович, — ну, не интересны мне они были! Я не испытывал особой радости, что попал в их компанию.

— Что, на ваш взгляд, их, таких разных, объединяло? Ведь один — гвардейский офицер, второй — чиновник военно-медицинского ведомства, третий вообще ушёл со службы? И тем более столь разных по летам?

— Я думал, что они родственники, — пожал плечами Нерстенс.

Михаил Александрович понял, что более ничего узнать от столоначальника не удастся.

3

Владимир Гаврилович держал в руках телеграмму, присланную из Ковенской губернии Мечиславом Николаевичем с одним единственным словом:

«Поздно».

Филиппов отбросил бумагу. Лицо его осунулось, словно после тяжёлой и продолжительной болезни.

Складывалась очень нехорошая ситуация: трое приятелей мертвы. И скорее всего, убиты одним и тем же способом — резаная рана на шее от уха до уха остро заточенным ножом. Убийца опередил Кунцевича, возможно, всего на один день. Успел вернуться назад, в столицу, и подбросить нож в квартиру прапорщика. Только с какой целью? Месть всем троим? Но за что? Когда могло произойти событие, породившее эту трагедию спустя какое-то время? Одни загадки… И, стало быть, надо покопаться в прошлом этих приятелей.

В прошлом.