— Не понимаю, — первым нарушил тишину Власков, — если убийца фон Линдсберг, то я ничего не понимаю. Посудите сами, прапорщику Власов был вроде отца и относился к нему, как к родному сыну, выделял нужные суммы. Видимо, вспоминал себя в таком же возрасте. Простите, — добавил он, заметив слегка удивлённый взгляд Владимира Гавриловича, — но я не вижу мотива для убийства нашим подозреваемым своего благодетеля! Тем более — какие имеются мотивы для лишения жизни Варламеева?
— Правильные вы ставите вопросы, Николай Семёнович, но пока ответов на них у нас нет, только одни догадки, — снисходительно заметил Лунащук, косвенно признавая, что точно такие же мысли пришли в голову и ему.
— Видимо, следует вновь побывать на квартире фон Линдсберга. Может быть, мы что-то важное там упустили? — Филиппов обращался ко всем присутствующим.
— Не знаю, что вы там хотите обнаружить, но я…
— Константин Всеволодович, в вашу задачу не входил просмотр бумаг подозреваемого. А они так же важны, как и поиск орудия убийства. Теперь нам предстоит узнать, с кем, кроме Власова и фон Линдсберга, поддерживал дружеские отношения Варламеев. И видел ли кто человека, пришедшего с визитом к Николаю Ивановичу в последний день его жизни.
Брончинский убрал пылинку с рукава.
— Владимир Гаврилович, мне тоже хотелось бы поучаствовать в повторном обыске в квартире нашего лейб-гвардейца, — высказал просьбу Константин Всеволодович.
— Непременно.
Но всё вышло иначе.
Раздался стук в дверь, и без приглашения вошёл дежурный чиновник — высокий, с заметным брюшком офицер, на лице которого читалась озабоченность.
— Что у вас? — Филиппов ещё оставался погружённым в размышления, хотя и воспринимал реальность.
— Владимир Гаврилович, телефонировали из Литейной части. Вор пытался проникнуть в квартиру некоего Линдсберга, но ему воспрепятствовал дворник. Из разговора я так и не смог понять, зарезан был дворник или только ранен.
Начальник сыскной полиции резко поднялся со стула.
— Вот вам, господа, и Юрьев день, — потом обратил взгляд на дежурного чиновника. — Пролётка?
— Стоит у крыльца.
— Неужели фон Линдсберг? — послышался голос то ли Власкова, то ли Лунащука за спиною спешащего к выходу Филиппова.
5
Прежде чем предстать пред светлы очи потомка немецких рыцарей Филиппа-Иоганна фон Линдсберга, необходимо было собрать сведения о Карле. Слишком большим влиянием обладал глава семейства. Так просто не придёшь и не скажешь, что, мол, мы приехали из столицы для задержания вашего младшего сына.
Кунцевич выяснил, что Карл прибыл то ли двадцать шестого, то ли двадцать седьмого августа. Вспомнить точнее никто не мог. Подтвердили: да, правая рука была в повязке, сам же выглядел уставшим. А ещё приехал без вещей, только с небольшим саквояжем. На вокзале нанял извозчика и сразу же укатил в усадьбу, чтобы предстать перед внимательным взглядом старого фон Линдсберга. Говорили, что глава семейства не баловал младшего сына хорошим содержанием: мол, должен сперва себя зарекомендовать, заслужить авторитет, а уж потом…
Доктор, как ни странно, вчерашним днём сам почувствовал некоторое недомогание. Кости ныли, словно его пропустили сквозь жернова мельницы. В это хмурое сентябрьское утро проснулся совсем больным. Всю ночь лил дождь, бивший косыми струями по металлической крыше. От сырого воздуха шторы, закрывавшие окна его спальни, казались еще более тяжёлыми. И даже обычный шум уличной жизни, которого он привык не замечать на протяжении этих двадцати с лишним лет, сейчас тоже назойливо звучал в ушах. Раздался резкий звон колокола со стоящей по соседству церкви. Не переставая, посылал удар за ударом, перекрывая уличный шум мягким, напоминающим отдалённую траурную музыку, звуком.
Доктор раскрыл свёрнутый маленький пакетик и высыпал порошок себе в рот. Скривился от горечи, но тут же запил глотком тёплого чаю.
Через четверть часа, когда боль перешла в затылок, к доктору явился чиновник из столицы, вежливый и улыбающийся, с вкрадчивым голосом. И ладно бы ещё явился на приём — а то ведь по каким-то, сразу видно, надуманным делам.
— Мечислав Николаевич Кунцевич, чиновник для поручений при начальнике сыскной полиции, — отрекомендовался столичный гость, забыв при этом добавить, какого, собственно, города.
— Слушаю, — доктор грустными глазами смотрел на Кунцевича. — Что вас беспокоит?
— Я, собственно, — улыбнулся тот в ответ, — не болен. Но меня очень интересуют ваши пациенты…
— Что же, у вас в родном городе их не хватает?
— попытался съязвить доктор, но затылок пронзила игла такой острой боли, что он поневоле поморщился. — Притом, простите, я не могу обсуждать своих больных с кем бы то ни было.