– Ты хоть знаешь, что такое «расход»?
– Нет! Но точно что-то нехорошее!
– Вот и не гадай! – прошептал Восемнадцатый. – Двадцать шестой ни в чем не виноват, а детей забирают для других целей, всего-то! И ничего тут страшного нет! Скоро все станет как прежде! Вот увидишь!
– Мне бы твою уверенность… – прошептал в ответ Двадцать третий.
Но уверенности у Восемнадцатого не было. Мальчика лишь частично успокаивал тот факт, что
Следующие несколько дней напряжение нарастало, а братья исчезали. Двадцать третий злился на всех и вся, особенно на бедного Двадцать шестого и на
Трое братьев были мертвы. Это он понял сразу. Их хладные трупы лежали на блестящих металлических столах, животы были вскрыты, а внутренности вынуты и аккуратно положены рядом. Слабое дежурное освещение отражалось в потухших стеклянных глазах.
Восемнадцатый проснулся в холодном поту еще до подъема. Двадцать третий обеспокоенно смотрел со своей койки.
– Что с тобой? – хмуро спросил мальчик.
– Они все мертвы! – только и смог выдавить Восемнадцатый. Брат нахмурился еще сильнее.
– Что? – успел спросить он, когда свет в спальне вспыхнул и осветил двадцать пять коек, двадцать три из которых были пусты. Вошел
– Вот и ваш день пришел! – и, заметив недоумение на лицах братьев, уточнил: – А вы что думали, я не узнаю, кто шарахается по коридорам ночами? Узнал-узнал! И спецом оставил вас двоих напоследок! Ну, как настроение? Ваши братики уже пошли в расход, скоро и вам предстоит…
Восемнадцатый еще не отошел от ночного кошмара и испугался еще сильнее. Слово «расход» приобрело вдруг зловещее значение, если считать, что увиденное мальчиком в странном сне – правда. А судя по злому и зверскому выражению лица Кизляка – точно правда. Он хищно и садистски улыбался и медленно шел к койкам двух оставшихся братьев.
– Что мы тебе сделали, отец? – обеспокоенно спросил Двадцать третий. Он искренне не понимал, почему
– Ничего, – пожал плечами Кизляк. – В том-то и дело, что ничего. Я создал вас и растил с одной целью: с помощью генетики отыскать универсальный механизм защиты организма, чтобы потом привить эти качества себе. И что? Ни у кого из вас этого механизма нет! От слова «совсем»! А вот у того, которого я создал позже, он имеется! Этот ребенок мне и нужен. И все… Вы-то мне зачем? Я лишь тестирую на вас свои разработки и улучшаю их, а потом уничтожаю вас, ведь мне не нужны конкуренты. Я, когда стану неуязвимым, не хочу иметь за спиной двадцать шесть таких же мальчиков. Вы же не люди, вы созданы в пробирке и выращены в моей лаборатории, поэтому неизвестно, что у вас на уме…
– Но ты же… отец? – неуверенно спросил Двадцать третий, хотя сам давно уже не верил в это. Кизляк насмешливо помотал головой.
– Наивные! Вы – лишь человечки для опытов. Болванчики без рода и племени! Вы – отроди! Такие же мутанты, как те, что рыщут в поисках человечины по разрушенной земле! Вы – никто, а значит… Значит, вы нужны только для того, для чего вас и создали! Для опытов!
– Но как же? – злясь, говорил Двадцать третий. Он не мог поверить словам Кизляка. – Мы же живые, мы дети, и мы… люди?
– Не смеши! – старик схватил Двадцать третьего за шкирку и потащил к двери. – Ты – сегодня, а ты, – он кивнул Восемнадцатому, – пойдешь со мной завтра. И мы навсегда закроем этот вопрос с псевдоотцами и детьми. Нет одних, и другие уже не те…
Бывший отец выключил свет через щиток снаружи, и Восемнадцатый остался один в полной темноте. Герметичная дверь спальни не имела стекла, поэтому ни единого лучика не попадало в комнату.
А мальчика посетили демоны. Страх вышел на новый уровень и заставил Восемнадцатого забиться в самый дальний угол спальни. Там, дрожа от невыносимого, леденящего кровь ужаса, мальчик впал в нервное беспамятство, в котором к нему пришли братья. По одному. По очереди. Они подходили и укоризненно смотрели на него, живого, будто это он виноват в их смерти. Будто это он не послушался Двадцать третьего и вовремя не распознал надвигающуюся на остальных опасность. Неумолимо приближающуюся смерть.