Филиппов выглядел больше удручённым, нежели обрадованным. Дело, занимавшее все мысли и не дававшее покоя уставшему разуму, наконец, завершено. Но в душе осталась одна только пустота. Словно выдернули единственную опору из-под ног и сейчас висишь в воздухе: то ли грохнешься на камни, то ли на мягкую подстилку. Сердце Владимира Гавриловича хотя и не болело, но ныло, словно обвитое чем-то липким и мягким.
В нескольких аршинах от стола поставили стул, в углу сидел писарь, готовый регистрировать каждое произнесённое в кабинете слово. Филиппов вначале хотел было его отослать, а потом подумал, что сам может что-либо упустить. К допросу как таковому он не готовился. Ранее, когда Степанова находилась дома и не могла быть привлечена по делу, он часто с ней разговаривал, пытаясь предугадать её ответы. Но выходил лишь только его собственный монолог.
Когда привели Марфу, она без единого слова села на стул. Окинула взором комнату, останавливая на каждом предмете долгий оценивающий взгляд. Потом прищуренными глазами уставилась на Владимира Гавриловича, наклоняя голову то к правому плечу, то к левому.
Василий развернул платок и положил на стол нож с засохшими пятнами крови, рядом опустил пакет из газеты.
– Как рука?
– Заживёт.
Пауза длилась долго. Писарь, сперва оценивающе смотревший на Степанову, заскучал. Вдова и вправду выглядела довольно впечатляюще. Платье не скрывало стройной фигуры, развитых женственных форм и длиной лебединой шеи. Красивое лицо с выразительными глазами, пухлые красные губы привлекали взгляд. Сколько ни отводи его в сторону, хотелось увидеть её ещё один раз.
– Здравствуй, Марфа! – наконец, произнёс Владимир Гаврилович.
Вдова сперва хотела отмолчаться, сжав до боли губы, но внезапно улыбнулась и произнесла низким мелодичным голосом:
– Здравствуйте, Владимир Гаврилович!
Марфа ждала продолжения, сама не добавляла лишних слов.
– Ты, видимо, знаешь причину твоего задержания.
Она передёрнула плечами, собранные в узел волосы тоже колыхнулись, словно живые.
– Скажи… – начал Филиппов.
– Почему вы, – перебила она всё таким же тихим голосом, – позволяете мне тыкать? Я, между прочим, вдова и хотела бы соответствующего к себе отношения.
– Хорошо, Марфа… э-э-э… – согласился начальник сыскной полиции.
– Можно просто Марфа, без упоминания моего отца.
– Договорились. Так вы, – Владимир Гаврилович улыбнулся, – знаете причину вашего задержания?
– Предпочитаю услышать из первых уст.
– За этим дело не станет. Вначале покончим с формальностями.
– Хорошо, – в тон Филиппову ответила вдова.
– Ваше имя? – Владимир Гаврилович приступил к процедурной части.
– Марфа Степанова.
– По батюшке?
– Лучше без него. Считайте, что рождена во грехе, незнамо от кого.
– Как пожелаете. Ваше звание?
– Пишите: из крестьян.
– Какой губернии?
– Это столь важно?
– Пожалуй, да, – ответил Филиппов.
– Пишите… как же лучше сказать… ах да, беспамятная.
– Может быть, Новгородской губернии, Борисовской волости, село Борисово-Судное, а точнее, деревня Порошино?
– Вы же знаете. Зачем спрашивать? – скользнула по нему злобным взглядом Марфа.
– Для порядка. Сколько вам лет?
– Шестнадцать.
– По моим сведениям, семнадцать.
– Для вас это имеет значение? Годом меньше, годом больше – не всё ли равно?
– Вы правы, для следствия это не имеет значения. Какой вы, Марфа, веры?
– Само собой разумеется, что православной. Будут ещё формальные вопросы? – спросила Филиппова вдова.
Владимир Гаврилович был удивлён правильностью речи Степановой, но не стал задавать по этому поводу вопросов.
– Нет, – покачал головой начальник сыскной полиции. – Теперь перейдём к самому делу.
– Как скажете, – руки Марфа продолжали лежать без движения. Вдова не нервничала, или не выказывала возбуждённого состояния. Она просто приготовилась слушать.
– Когда вы стали жить в семье Андреевых?
– Три года тому.
– При каких обстоятельствах?
– Они…
– Андреевы?
– Да, Андреевы всегда останавливались в одном и том же доме при поездке на богомолье, вот там меня и встретили. Разговорились с тётей Катей, ей показалась моя личность знакомой. Так и оказалась я у них.
– Чистая случайность?
– Я – православная, поэтому уповаю больше на Божью милость.
– Значит, три года вы живёте у Андреевых?
– Три, – безучастно ответила она.
– Понятно. Помните день, когда Катерину убили?
– А как же.
– Я пришёл в трактир около восьми часов, помните?
– Я на часы не посматривала, но, если вы говорите, что в восемь, стало быть, в восемь.
– Вы, Марфа, мне сказали, что Катерина вышла из квартиры полчаса тому?
– Возможно.
– Но как вы поясните, что она отсутствовала на ту минуту почти половину дня?
– Видимо, мне показалось, что я её видела.
– Показалось, – повторил вслед за вдовой Филиппов.
– А что здесь такого? Вы всегда помните обо всех и обо всём? То-то.
Владимир Гаврилович внимательно смотрел на красивую вдову, и в голове мелькали мысли, что придётся повозиться с ней. Иначе признания не видать. Да и грамотная речь не присуща простой крестьянке. Очень странно.