– Да, мне сказали в участке, когда произошло преступление. Я сопоставил время, когда я видел того рабочего, и ночь убийства – и сразу же пришёл к вам. Оградите меня и моё семейство от посягательств бандитов.
– Благодарю, Алексей Сидорович, за ценные сведения, но могу вас успокоить, что вам опасаться нечего. Бандиты давно покинули столицу и более не вернутся. На их совести много крови, и навряд ли у них достанет мужества оказаться в краях, где их разыскивают.
– Но ведь могут вернуться?
– Сомневаюсь.
– Видите, вы сомневаетесь, а каково мне и моей семье?
– Господин Сермяжкин, ещё раз повторяю, вам опасаться нечего…
– Может быть, мне отправить куда-нибудь семью?
– Здесь я советовать не могу, но делать это я бы не стал.
– Почему? – надул губы посетитель. – В других местах они могут быть в безопасности.
– Посудите сами – вы не знаете, из каких краёв приехали бандиты. Так?
– Так.
– Вы отправите семейство, а вдруг эти самые бандиты проживают там, где остановится ваша семья?
– Об этом я не подумал. Что же делать?
– Живите спокойно. Преступники не вернутся назад, поэтому самое безопасное место – ваш дом. Тем более что мы разыскали бандитов, – успокоил Филиппов Сермяжкина, – скоро их арестуем. А вы живите спокойно, словно ничего не произошло.
– Вы полагаете?
– Да, это самый лучший выход из сложившейся ситуации.
– Пожалуй, вы правы, господин Филиппов, – улыбнулся посетитель.
– Позвольте задать вам последний вопрос, – на лице Владимира Гавриловича появилась ответная улыбка.
– Пожалуйста, задавайте.
– По нашим сведениям, один из преступников имел запоминающуюся особенность. Вы ничего не заметили?
– Нет, – покачал головой Алексей Сидорович.
– Он не хромал?
Сермяжкин задумался, потом категорично заявил:
– Нет, бежал не хромая.
– Перекладывал саквояж из одной руки в другую?
– Перекладывал, – удивился посетитель, – мне показалось, что саквояж довольно тяжёлый.
Глава 20
Лунащук возвращался в столицу не вполне довольным полученными результатами. У Моисея Андреева не осталось родственников, а значит, и наследников, за исключением малолетней внучки и зятя. В первую очередь был заинтересован в получении трактира, прилагаемых к нему денег и драгоценностей Михаил Семёнович. После смерти четы Андреевых он становился опекуном дочери и, стало быть, мог распоряжаться оставшимся состоянием. Чем не веский мотив для совершения преступления чужими руками?
Конечно, эти же сведения можно было получить по телеграфу, но господин Филиппов, видно, отрабатывает доверие за полученную должность. Хотя, по чести сказать, должность суетливая и непредсказуемая. Преступников под корень не извести. Народ не изменишь: как бегает в его крови чувство зависти к соседу или человеку побогаче, так и будет теребить разум; как хочет иной раз людская особь занять место родственника или начальника, так и сделает всё, чтобы возвыситься, приобрести незаслуженное уважение.
Перед самой столицей Михаил Александрович устал от мыслей, которые роились, словно осы в гнезде: то одна вылетит и исчезнет где-то за горизонтом, то другая, то третья – и так либо по кругу, либо перебивая друг дружку. Чиновник для поручений задремал, уже когда впереди показались первые деревянные строения пригородных сёл и деревень.
– Господин… э… – тронул Лунащука за плечо кондуктор, – столица.
Мечиславу Николаевичу повезло со сведениями больше. Он не стал ни телефонировать начальнику сыскной полиции, ни отправлять телеграмму – просто вышел на станции в ста двадцати верстах от Твери. Оказался в Вышнем Волочке.
Кунцевич поёжился от утренней прохлады. Хотя солнце и показалось за горизонтом, оно ещё не успело отдать должного земле тепла.
Василий Афанасьевич рассказал перед отъездом о Ваське Коробицыне из Микулина Городища. Что, мол, есть такой озорник, который от полиции третий год бегает. Преступлений за ним больших не числилось, только кражи, и то по мелочи. Крестьяне – они таковы, тащат то, что, на их взгляд, нехорошо лежит и в хозяйстве пригодится. Вот и этот самый Васька не исключение. Не грабил на большой дороге, никому не угрожал, только ручки его шаловливые то в одном селе вещи хозяйские прихватят, то посуду к рукам приберут, а в последний раз он коня со двора свёл и цыганам продал. Вот за этот проступок и разыскивается. Съездили в Микулино Городище, но там односельчане и родственники рассказали, что Васька давно дома не появлялся. Как сбежал с полгода тому, так и сгинул, не прислав ни одной весточки.
Мечислав Николаевич вышел из двухэтажного здания вокзала, фасад которого больше напоминал крепостную стену с каменным ограждением, идущим вдоль крыши, и чуть ниже – с круглым, с аршин диаметром углублением, в котором медленно передвигались по нескончаемому пути стрелки часов.
Перед зданием прохаживался городовой в чёрном мундире, перехваченном ремнём с металлической пряжкой. На боку висела сабля, на левой стороне груди – бляха с выдавленным личным номером полицейского и участка. Юфтевые сапоги то ли жали, то ли в один из них попало что-то лишнее: полицейский при каждом шаге испытывал явное неудобство.