Смерть Хорна. Аккомпаниатор

Когда я впервые приехал сюда, то по виду, пожалуй, ничем не отличался от любого курортника, которому местные жители вежливо, но безучастно объяснят, как пройти по такому-то адресу, или согласятся сдать комнату; зато у меня в кармане лежало постановление о моем назначении, и благодаря ему я знал, что через несколько месяцев весь город будет полон пересудов обо мне. Иначе и быть не может в городке, который цепляется за безжизненные, хиреющие традиции, а кормится курортниками, ищущими тихой идиллии, чтобы в конце концов удовольствоваться палисадниками с геранью, непробудной дремотой облупившихся домов и поросших травой проулков. Иначе и быть не может в городке, привыкшем получать распоряжения от далекого, в глаза не виданного начальства, подчиняясь ему неохотно и с молчаливым ожесточением.

Я представился тогдашнему бургомистру Францу Шнеебергеру и вручил ему предписание окружных властей. В марте меня назначили членом горсовета, а в июне Шнеебергер досрочно попросился на пенсию и согласно привезенному мной постановлению предложил своим преемником меня. Заседание горсовета единодушно проголосовало за это предложение, и таким образом я, чужак из окружного центра, стал бургомистром почти неизвестного мне раньше, недружелюбного ко мне провинциального городка, «отцы» которого только и ждали, что новоиспеченного бургомистра постигнет судьба предшественников, то есть меня разоблачат как фракционера или же вредителя за ошибку или неверную оценку обстановки при попытке конкретизировать одну из многочисленных расплывчатых директив применительно к местным условиям.

Сидя после выборов в новом кабинете, я часа три ждал, что сотрудники зайдут поздравить меня или посоветоваться о предстоящей работе. Заглянул ко мне только партсекретарь, пожал мне руку, и я понял, что он вряд ли сумеет мне чем-либо помочь, ибо он сам здесь такой же новый, чужой человек, да и любят его не больше, чем меня.

Кроме него, за тот день никто в моем кабинете так и не появился. Около четырех часов зазвонил телефон. Это была жена, она спросила, как мои дела и как все решилось.

— Не знаю, — сказал я, что было абсолютной правдой.

Она удивилась:

— Разве тебя не утвердили?

Оглядев пустой кабинет, стулья для посетителей, зияющие полки шкафа, оба фотопортрета над моим креслом, голый, если не считать двух телефонов и пепельницы с раздавленными окурками, письменный стол, я сказал:

— По-моему, всем кажется, будто я сам только что сунул голову в петлю.

Я замолчал, ожидая услышать ее голос. После некоторой паузы жена засмеялась и сказала:

— Ну хорошо. Укладываю чемодан и через три дня приеду. Но обещай, что не похоронишь меня в этом захолустье.

До самых сумерек я просидел в кабинете без всякого дела. Уходя домой, я спросил секретаршу, не записывался ли кто-либо на прием.

— А вы кого-то ждете? — сочувственно спросила она и с любопытством взглянула на меня. Я покачал головой.

Неделю спустя я встретил в городе Хорна. Мы столкнулись на улице неподалеку от молокозавода. Он молча приподнял шляпу и хотел пройти мимо. Я же, удивленный этой встречей, заговорил с ним. Оказалось, Хорн уже полгода живет здесь.

— Вот так совпадение, — засмеялся я.

Хорн едва заметно кивнул и безмолвно уставился на меня. Это был все тот же полный боли взгляд, каким он смотрел на меня, стоя перед комиссией, взгляд, в котором не было ни осознания правильности принятой меры, ни понимания пусть болезненных, но необходимых выводов. Я сделал тогда все возможное, чтобы объяснить ему правильность решения партийного руководства. Мы убеждены, сказал я, что субъективно он не виновен, однако своей доверчивостью и недооценкой принципа партийности он нанес нам серьезный ущерб. В интересах нашего общего дела и великой цели ему следует признать ошибки и понести заслуженное наказание, тем более что факт беспринципных уступок по отношению к буржуазной идеологии установлен. От себя лично я добавил, что на его месте, возможно, действовал бы точно так же, зато и от него, окажись он на моем месте, ожидал бы не менее решительного осуждения.

— Не старайся, чтобы я тебя понял и одобрил, товарищ Крушкац, — сказал он и ушел, хлопнув дверью.

И вот теперь Хорн вновь стоял передо мной; по его холодному, неподвижному взгляду было видно, что он ничего не забыл. Ничего не забыл и ничему не научился.

— Вот так совпадение, — повторил я все с той же сердечностью. — Нас обоих занесло в этот паршивенький провинциальный городишко.

Я тронул его за рукав.

— Выпьем-ка по рюмочке за негаданную встречу! — предложил я.

Он так стремительно шагнул назад, что полы пиджака разлетелись. Прежним, полным боли голосом, каким он отвечал комиссии, Хорн произнес лишь:

— Нет, господин бургомистр.

Глава вторая

— А потом? Что было потом?

— Мне было страшно.

— Страшно?

— Вы пугали меня. Я почти ничего не понимал и боялся.

— Меня?

— Да. Ведь про вас говорили…

— Кто говорил? Вспомни!

— Уже не знаю.