Смерть и немного любви

Белый цвет был для меня символом счастливой, правильно организованной жизни. Оказалось, что эта жизнь не для меня, что я для нее не гожусь. Это вы так решили, это вы не пустили меня в счастливую белую жизнь. За что? Почему она хороша для вас и не годится для меня? Почему?

Я буду уничтожать ваш белый цвет, я докажу вам, что вы ничем не лучше меня. Более того, я докажу вам, что я — лучше вас. И после этого умру. Я все равно не могу жить в мире, где все — обман, ложь, подделка, где нет истинного белого цвета, а есть только закамуфлированный черный и уравнивающий всех алый цвет крови и смерти. Но прежде чем я умру, я вам докажу… Я докажу.

* * *

Часы, проведенные Коротковым и Селуяновым в обществе дважды судимого алкоголика Павла Смитиенко, многое прояснили, но заставили оперативников содрогнуться. Теперь они понимали, почему несчастная старуха постоянно переезжала. И даже, как им казалось, поняли, почему она так боялась брака своего сына с дочерью миллионера Бартоша. Еще бы ей не бояться!

Случилось это жарким летом 1967 года. Веронике Матвеевне было сорок два года, она уже похоронила обоих родителей и жила одна-одинешенька в своей огромной роскошной квартире, в которой родился еще ее дед. Работала она доцентом в медицинском институте, всерьез подумывала о том, чтобы написать докторскую диссертацию, и ей казалось, что жизнь ее определена на много лет вперед и ничего уже не может с ней случиться такого, что радикально изменит ее спокойное распланированное существование.

Июнь стоял в тот год жаркий и душный, окна и балконные двери она постоянно держала распахнутыми, чтобы сквозняк хоть немного облегчал дыхание в стоячем вязком воздухе. Пока находилась дома, она старалась все время сидеть на балконе. Даже вынесла туда старый журнальный столик и плетеное кресло и работала над лекциями.

Однажды, сидя на балконе с чашечкой чая в руках и глядя на разложенные перед ней бумаги, Вероника Матвеевна почувствовала неприятный запах. Запах этот ей, врачу с многолетним стажем, был хорошо знаком и вызывал ужас. Шел он явно со стороны соседнего балкона. Это был запах смерти.

Турбина тут же позвонила в квартиру к соседям, но ей никто не открыл. Она знала, что в этой квартире живет немолодая супружеская пара, и помнила, что недели две назад соседка уехала в Казахстан навестить семью дочери. Ее шестидесятитрехлетний муж Григорий Филиппович остался в Москве и, сколько помнила Турбина, собирался пересидеть жару на даче. Во всяком случае, после отъезда супруги Вероника Матвеевна его не встречала.

Встревоженная Вероника Матвеевна вызвала милицию. Приехали два сержантика и долго упирались, не желая взламывать дверь. Только после того, как Турбина провела их через свою квартиру на балкон, соседскую дверь все-таки открыли.

Видимо, Григорий Филиппович умер дней десять назад. Труп находился в такой стадии гниения, когда все тело раздувается, становится черно-зеленым и зловонным, а мягкие ткани уже превратились в слизь. Одного из сержантов стало рвать, второй пулей вылетел из квартиры и с телефона Турбиной вызвал «труповозку».

— Сейчас приедут, — пробормотал он, вытирая испарину с побелевшего лица. — Как же это его никто не хватился? Родственники-то есть у него?

— Жена, — объяснила Вероника Матвеевна, — уехала к дочери в Казахстан, а я и не беспокоилась, думала, что он на даче живет. Наверное, приехал в город за продуктами, и вот сердце… Он вообще-то болен был, давно уже.

— Кошмар, — вздохнул сержант. — Не дай бог такую смерть.

Санитарная машина приехала часа через полтора. Турбина из своей прихожей увидела через открытую дверь, как расступилась небольшая группка сбежавшихся соседей, пропуская высокого широкоплечего черноволосого парня, несущего под мышкой свернутые носилки.

— Вы что, один? — изумился тот сержант, который оказался покрепче. Второй в полуобморочном состоянии сидел внизу в милицейской машине.

— А что? — в свою очередь, удивился приехавший санитар. — Помочь некому? Мужиков нету, что ли? Мы всегда по одному ездим, у нас людей и так не хватает.

— Щас, прямо кинулся я тебе помогать, — злобно огрызнулся сержант. — Ты погляди, какое там месиво лежит, к нему же подойти страшно. Я свое дело сделал, а увозить — твое. Давай двигай.

Санитар пожал плечами и молча пошел в соседнюю квартиру в сопровождении Вероники Матвеевны, которой почему-то стало неловко за грубость милиционера.