Смерть и немного любви

— Этот гаденыш мне еще с марта месяца десять тысяч баксов должен, так он ими меня и прикупил, представляете? Сделка, говорит, у меня срывается, с которой я как раз должен десять тысяч получить, чтобы тебе вернуть, а меня с минуты на минуту замести могут, ты уж выручи меня под залог, если случится. Вот дурак-то, — горестно вздохнул плешивый в ковбойке, — за десятью штуками погнался — к ним вдогон тридцать потерял.

— Ага, и нас втравил. Думай теперь, как искать его будешь. Между прочим, что за история такая странная с ним приключилась? За что его замели-то, что он заранее знал об этом?

— Да ну, стыдно даже говорить, — поморщился плешивый. — Подозревают в изнасиловании. Он алиби представил, ему не поверили. Он как только понял, что следователь ему не верит, так сразу и подумал, что не ровен час могут в клетку посадить. Потому и предупредил заранее.

— Да? Ну гляди, Степашка, верим тебе на слово. Так ты уж не подведи нас, дружок, к вечеру сообщи, как и что. И искать его начинай без промедления. Денег мы тебе на это не дадим, сам выкручивайся. Если наши двадцать тысяч в карман государства уплывут, мы их с тебя стребуем, не посмотрим, что друзья, — неторопливо объяснил смуглый, как-то особенно вкусно перекатывая во рту слова с буквой «р». — И скажи-ка заодно мне, друг сердечный Степашка, почему это судья такой большой залог ему назначил, а?

— Так ведь залог назначают исходя из материального положения арестованного, — робко начал оправдываться плешивый. Но смуглый тихим внятным голосом прервал его:

— Вот именно, Степашечка, вот именно. Так откуда судья мог узнать, какое у твоего дружка материальное положение? Он же по документам числится слесарем пятого разряда, кажется, так ты мне рассказывал?

— Да, слесарем, — подтвердил тот, кого называли Степашкой.

— Так откуда же у слесаря пятьдесят тысяч баксов, ну-ка объясни мне? Ну?

— Да вы что, ребята, ну при чем тут — слесарь не слесарь?

— А при том, — грозно, но по-прежнему тихо продолжил смуглый красавец, — что если он числится слесарем и его взяли за жопу на чистой уголовке, то ему никогда бы такой залог не назначили. А если назначили, стало быть, знают, что не слесарь он никакой. И доходы у него не такие. Так, может, его за эти доходы как раз и взяли, а, Степашечка? За зелье взяли-то, а не за то, что бабу не так трахнул. Ты об этом подумал? Может, наврал он тебе все про изнасилование. Или ты нам лапшу на уши вешаешь.

— Господи, Сеня, да какая нам теперь разница, за что его взяли? Найти его надо — вот и все. А уж за что… — Плешивый махнул рукой, всем своим видом показывая, что статья, из-под которой сбежал Сергей Артюхин, никакого значения не имеет рядом с ущербом в пятьдесят тысяч долларов.

— Какая разница? Одна дает, а другая дразнится, вот и вся разница, — ответил ему толстяк, перекатывая зажженную сигарету из одного угла мясистого рта в другой. — Если твой дружок Артюхин торговлей зельем балуется, то, стало быть, конвенцию нарушает. В Москве все поделено и Трофимом подписано, никто нарушать не смеет. Раз за него залог внести некому, значит, он не в семье, а так, дурак-одиночка. Трофим такие одиночные рейды строго-настрого запретил, и правильно сделал. Светятся только, внимание привлекают, ментов будоражат. И как же мы будем выглядеть, если окажется вдруг, что мы на такого нарушителя деньги дали, чтобы его из-под стражи вытянуть? Да его на перо надо было ставить прямо в камере, чтобы другим неповадно было Трофиму перечить, а мы, выходит дело, его покрываем, ему помогаем и даже деньги даем. Ну и как вы думаете, долго мы с вами после этого проживем, если Трофим узнает?

— Я думаю, часа два, — задумчиво поддержал толстяка смуглый. — Может, чуть меньше.

— А я думаю, не больше сорока минут, — возразил толстяк. — Так что займись-ка делом, Степашка, выясни точно, за что замели твоего дружка, почему он знал об этом заранее и почему судья такой большой залог назначил. И на все про все тебе времени — до завтрашнего утра. Завтра в это же время, в десять часов, соберемся здесь же. Аудра! — внезапно заорал он громовым голосом.

Тут же из кустов к нему метнулась жирная, похожая на сардельку такса. Толстяк с неожиданной для своей комплекции легкостью нагнулся, подхватил собаку на руки и направился к выходу. Тут же на свист хозяина к смуглому красавцу подбежал персиковый пудель. Маленький плешивый Степашка с тоской поглядел ему вслед и произнес с тяжким вздохом, пристегивая поводок к ошейнику огромной лохматой кавказской овчарки:

— Пойдем домой, Пиня.

* * *

Белое, черное и алое… Три цвета, вобравшие в себя весь смысл земного бытия. Три цвета, в которые вложена главная идея, высшая идея. Все остальное — обман, придуманный для утешения слабых.