Смерть и дева. Эхо незнакомцев

Возвращаясь в Лондон, миссис Брэдли размышляла о приятном и неприятном. Ее мысли занимали мистер Тидсон, Крит и Конни и больше всего в некотором роде несчастная мисс Кармоди. Жизнь, думала мисс Брэдли, богата ситуациями, к которым даже мир звукового кино отнесся бы с суеверным недоверием, а семейство Кармоди, включавшее на данный момент странного мистера Тидсона, удивительно красивую Крит, недовольную Конни и ее встревоженную, почтенную тетю, производило впечатление людей, живущих скорее в мире сюрреалистичном, а не в реальном.

Поначалу мысли миссис Брэдли обратились к Конни из-за ее молодости и зыбкого и несоответствующего положения, которое она занимала среди явно несовместимых членов семейного круга мисс Кармоди. Неладно что-то в датском королевстве, насколько это касается Конни. Первое — и возможно, самое очевидное: мисс Кармоди, тихая, никогда не бывшая замужем дама, далеко перешагнувшая за средний возраст, была, вероятно, утомительной компанией для девятнадцатилетней девушки, а миссис Брэдли не сомневалась, что Конни постоянно стремилась к чему-то, например, обзавестись молодым человеком или работой.

Лениво раздумывая, пока автомобиль стремительно мчался к Лондону, миссис Брэдли пришла к выводу, что, поскольку мисс Кармоди недостаточно богата, достаточно ревнива и достаточно болезненная, чтобы требовать постоянного общества молодой девушки, наиболее вероятное объяснение зависимого положения Конни — это то, что девушка может быть незаконнорожденной дочерью самой мисс Кармоди. Хотя вообразить сию почтенную старую деву в роли незамужней матери было сложновато.

По сути, подумала миссис Брэдли, мисс Кармоди представляла собой объект для сочувствия, по крайней мере, на первый взгляд. Ее ограниченный доход, ее безусловно нежеланные и паразитирующие на ней гости и ее сомнения относительно психического здоровья мистера Тидсона — все это ставило ее в один ряд с Бесси Манди[7], убитой собственным мужем, и другими несчастными женщинами. Она казалась прирожденной жертвой, появившейся на свет, чтобы стать добычей бессовестных людей. Однако, подобно многим предшественницам, не была ли она еще просто глупа, задумалась миссис Брэдли. Дорогая гостиница, счета за вино, ежедневные коктейли — все указывало на это. Кроме того, если она действительно подозревала, что мистер Тидсон безумен, зачем она привезла его в Уинчестер?

Теперь сам мистер Тидсон. Миссис Брэдли было интересно, насколько серьезные убытки потерпел этот господин из-за бананов и как долго он намерен содержать себя и свою жену, живя в квартире мисс Кармоди на ее деньги. До войны земля на Тенерифе стоила тысячи фунтов за акр и приносила, как всегда полагала миссис Брэдли, достаточный или даже существенный доход. Тем не менее, прикинула она, бананы были пусть и сравнительно выносливым и сравнительно неприхотливым, но скоропортящимся продуктом. Если мистеру Тидсону не повезло, он мог потерять большие деньги и оказаться не вполне разборчивым в способах, пожелай он их возместить.

И все же было в мистере Тидсоне что-то не менее жалкое, чем в мисс Кармоди. Если та была беззащитной старой девой, он, конечно, представлял собой тип «маленького человека» из рекламы, комиксов и с подмостков мюзик-холла. Было заманчиво и в какой-то мере легко считать мистера Тидсона жертвой неблагоприятных обстоятельств; жертвой обмана конкурентов; жертвой сухого ветра сирокко, муссонов и торнадо; игрушкой богов и полубогов; человеком, у которого подохли верблюды и ослы и чьи бананы почернели и погибли; гораздо менее колоритным и, разумеется, бездетным Иовом.

Миссис Брэдли хмыкнула, представив эту картину, но она понимала — что бы кто ни думал о мистере Тидсоне, любой его портрет будет неполным без упоминания его новой игрушки — наяды. Мистер Тидсон был неразрывно связан с наядой, не менее чем с загадочной зеленоволосой Крит, и брак с ней мог оказаться куда менее приятным для мистера Тидсона, чем увлечение наядой, — над этим тоже следовало поразмыслить.

Чем больше миссис Брэдли думала о наяде, тем меньше она ей нравилась. Средних лет джентльмен, обладающий несколько эксцентричным складом ума, мог сделать наяду прикрытием для множества дел, включая значительное количество грешков. Увлекательное, честно говоря, занятие — попытаться выяснить, какие именно грехи помогает скрывать наяда.

Психическое состояние мистера Тидсона не беспокоило миссис Брэдли. Он находился в здравом уме. Даже его лихорадочный интерес к наяде не обязательно свидетельствовал об умственном расстройстве, хотя и мог указывать на болезненную увлеченность. Фантазии, как часто демонстрировали миссис Брэдли ее пациенты, могли принимать самые разнообразные формы. Бегство от действительности не было пороком; для мозга это часто был единственный способ сохранить рассудок. Однако наяда при всем очаровании замысла была достаточно странной и могла вызвать подозрения. Вероятно, это был бессознательно сформулированный образ — своего рода зеркальное отражение — Крит, подумала миссис Брэдли.