— Предположительно это было сделано днем, — сообщила миссис Брэдли. Дарнуэлл замахал тонкими руками, такими же изящными с виду, как усики бабочки, и решительно покачал головой.
— Тем больше у меня причин ничего об этом не знать. Мы с Энни оставались в постели до двенадцати, а затем шли в деревню или уезжали на машине куда-нибудь обедать. Это местные вечно возятся со своими лодками рано утром. И все-таки повторю, что вряд ли что-нибудь заметил бы. Такова расплата за любовь.
На этом миссис Брэдли и оставила его, но поставила вопросительный знак против имени Морриса Дарнуэлла в своей записной книжке. Его замечания, однако, подсказали еще одну линию расследования. Надо полагать, с полицией он поделился теми же сведениями, что и с ней, но чутье детектива, присущее миссис Брэдли (или, как она со всей честностью предпочитала называть это, ее ненасытное любопытство), побудило ее к независимым действиям в связи с тем, что она узнала.
Эти независимые действия вскоре принесли плоды. Оказалось, что убитый и вправду был и частным осведомителем, и шантажистом. Его жертвы исчислялись сотнями. Если бы не жгучее желание узнать правду о его смерти, миссис Брэдли утратила бы к нему всякий интерес. Она сделала вывод, что некто неблагоразумно дал волю своему гневу и решил положить конец своим невыносимым мукам. Теперь она уже не испытывала ни малейшего сочувствия к покойному. По ее мнению, шантажисты гораздо хуже убийц, но это конкретное убийство вызывало у нее острый интерес.
Затем она переключила внимание на жителей четвертого бунгало, принадлежащего семье судостроителя. В ту неделю, о которой шла речь, бунгало занимал кузен судостроителя по фамилии Лафферти, его жена и двое дочерей. Услышав эту фамилию, миссис Брэдли наморщила желтоватый лоб и задала собеседнику прямой, но не вызывающий возмущения вопрос:
— Всемирно известный пловец?
— Раньше был им. А теперь уже слишком стар. Мне сорок пять. Но я все еще выступаю за свой клуб, и девочки тоже делают успехи. Познакомьтесь с моей женой — Джейн Корт. Вы, наверное, про нее тоже слышали. Президент Клуба плавания «Нереида» и звезда 1930–1931 годов. Чуть не попала в олимпийскую сборную. Лично я бы включил ее, но я, наверное, сужу предвзято.
Миссис Брэдли тоже была предвзята. И обнаружила, что ее разум решительно отказывается записывать этих людей в возможные убийцы. Во всяком случае такая дикая затея, как закрепление трупа под дном ялика железными скобами и штырями, с наибольшей вероятностью была осуществлена на суше. Справиться с нею под водой просто невозможно. Следовательно, доказанная способность плавать и нырять не играет роли, разве что в том случае, если бы оказавшись на месте убийцы, миссис Брэдли пожелала бы убедиться, что труп все еще в тайнике и надежно закреплен, после того как ялик поставили обратно в эллинг.
Ей казалось, что вся работа была проделана в том же лодочном сарае. Он обеспечил бы достаточную (хотя и не самую надежную) защиту для сомнительных и тайных действий, для которых понадобилось бы только поднять ялик по доскам, пологим пандусом спускающимся с бетонных блоков вокруг воды. Из такого положения сильному и решительному мужчине было бы довольно легко снова перевернуть ялик и спустить его на воду, даже с дополнительным весом мертвеца и железного крепежа, — впрочем, с помощью второго мужчины, мальчика или даже женщины задача оказывалась еще более простой. Поэтому миссис Брэдли не стала отвергать свою первоначальную мысль о том, что к преступлению причастны двое, но предположила, что один из них был идейным вдохновителем.
Зацепкой, за которую особенно рьяно ухватилась полиция, стало то, что труп закрепили на днище ялика явно специально подготовленными железными деталями. Его прихватили скобами за шею, за обе руки выше локтя и за каждое бедро, и штыри для скоб были настолько острыми, что одного удара молотка наверняка хватало, чтобы вогнать их в прочный деревянный каркас ялика. Посовещавшись, полицейские решили, что если удастся узнать, где был изготовлен или куплен весь этот крепеж, тогда выяснится также, как выглядел человек, который им воспользовался.
Миссис Брэдли не хотела продвигаться дальше по этой линии расследования. Ее интересовала прежде всего психология убийцы. Убийца, как она полагала, не предвидел одного: что труп сравнительно быстро найдут. Должно быть, он надеялся, что к моменту обнаружения тело успеет измениться до неузнаваемости, и опознать его не удастся. Однако она знала, подобно Руперту Бруку с его непоэтической сущностью, что сомнения нельзя отрицать.