— Привет, Михаил, — он шагнул навстречу Мещерякову и протянул руку.
Мещеряков ответил крепким рукопожатием.
— Познакомься, Дима, — жестом он указал на Вершинину, — это Валентина Андреевна, начальник нашей службы безопасности.
Козлов подошел и, галантно наклонившись, поцеловал Вершининой руку.
— Дмитрий Степанович, — представился он.
У него был приятный глубокий баритон, вполне соответствующий его облику. Он устроился в предложенном ему Мещеряковым кресле и закинул ногу на ногу.
— Что скажешь, Михаил? — посмотрел он на Мещерякова, который все еще не решался сесть.
Михаил Анатольевич подошел к столу, достал сигарету из пачки, похлопал себя по карманам, ища зажигалку, не нашел, бросил сигарету на стол и, наконец, опустил свой рыхлый зад в кресло.
— Что ты мечешься, как неприкаянный, можешь говорить все как есть, — улыбнулся не проявляющий никаких признаков беспокойства Козлов, — если бы я не предполагал, что Юлька мне изменяет, я бы не просил тебя следить за ней.
— Все гораздо хуже, Дима, — одним махом выпалил Мещеряков, — она погибла.
Он наконец нашел зажигалку и закурил, щуря глаза от дыма. Спокойное лицо Козлова покрылось багровыми пятнами, губы заметно дрожали. Он молча вперил свои светло-карие глаза в Мещерякова. Через минуту обретя дар речи, он спросил хриплым голосом:
— Ты сказал, погибла? — он продолжал непонимающе смотреть на Мещерякова, а потом резко перевел взгляд на Вершинину, точно призывая ее опровергнуть эту нелепость. Валандра опустила глаза.
— Погибла, Дима. Я не шучу. Такими вещами не шутят. — устало выговорил он, отводя взгляд в сторону.
— Но твои же люди… — начал было Козлов, но на середине фразы внезапно сник и закрыл лицо руками.
— …следили, ты хочешь сказать? Следили, только что они могли сделать? — с горечью произнес Мещеряков, глядя в окно, где небо начинало пузыриться легкими весенними облаками.
— Как же это случилось? — Козлов жестом показал, что хочет закурить. Казалось, он немного пришел в себя.
Мещеряков, перегнувшись через стол, поднес ему пачку и, когда тот слегка дрожащими пальцами вынул сигарету и зажал ее между губами, щелкнул зажигалкой.
— Может быть, Валентина Андреевна расскажет? — Михаил Анатольевич всем корпусом повернулся к Вершининой.
Валандра неопределенно пожала плечами.
— Это произошло в номере гостиницы «Русское поле», — пояснила она, — Ваша жена была там с…
— Понятно, — нетерпеливо перебил ее Мещеряков, — Дальше, Валя.
— Все произошло очень быстро. Мои люди наблюдали за номером из новостройки напротив. Выстрела они не слышали, хотя и находились в одном здании с убийцей, видимо, оружие было с глушителем. В стекле осталось отверстие от пули. Ваша жена упала, ребята спустились вниз, некоторое время подождали, но из здания никто не появился, наверное, убийца вышел с другой стороны. Вот, собственно, и все, — Вершинина перевела дыхание.
Козлов слушал ее рассказ, тупо уставившись в пол и как-то бессмысленно покачивая головой. Когда Вершинина закончила, он поднял голову и твердо произнес, переводя взгляд с Вершининой на Мещерякова:
— Я хочу, чтобы вы нашли убийцу. Сколько бы это ни стоило. Не имеет никакого значения, что Юля изменяла мне. Я любил ее, этого достаточно.
— Этим делом будет заниматься милиция и прокуратура, — нахмурив брови, произнес Мещеряков.
— Миша, — горько ухмыльнулся Козлов, — ты же сам работал в органах.
— Ну что, Валентина Андреевна, — Мещеряков вперил в нее свои водянистые глаза, — как ты на это смотришь?
— Нам с Дмитрием Степановичем лучше спуститься ко мне, — спокойно ответила Вершинина и посмотрела на Козлова, — пойдемте?
— Я к вашим услугам, — с готовностью отозвался Козлов.
«Ну вот и нашелся сюжет. Так уж устроена жизнь: единственное в своем роде событие для одних людей становится трагедией, другим (сыщикам и детективам) предоставляет возможность проявить свои сыскные и дедуктивные способности, третьим (журналистам и писателям) обеспечивает сюжет.
Кто знает, может быть, как раз в этом жестоком, на первый взгляд, абсурде и кроется та дьявольски необоримая сила, которая заставляет нас существовать несмотря ни на что и даже наслаждаться жизнью?
Не могу удержаться и не процитировать афоризм Монтеня, которым увлекаюсь все больше и больше: „Жизнь сама по себе — ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что мы сами превратили ее“».
— Присаживайтесь, — я заняла свое место за столом и указала Козлову на кресло.
— Спасибо, — поблагодарил он, опускаясь на жесткое кожаное сиденье.
— Нам с вами, Дмитрий Степанович, предстоит, может быть, нелегкий для вас разговор. Заранее прошу вас говорить откровенно, ничего не скрывая, и прошу прощения, если в процессе нашей с вами беседы мне придется затронуть щекотливую или неприятную для вас тему. Договорились?
— Само собой, — отозвался Козлов.
— Прошу, — я протянула ему пачку сигарет, предварительно взяв одну себе. — Зажигалка перед вами.
Козлов взял «дракошу», дал прикурить мне от его полыхнувшей желтым огнем пасти и прикурил сам.
— Спасибо, — снова поблагодарил он меня, — оригинальная у вас зажигалка.