Смех Циклопа

Лукреция Немрод внимательно разглядывает гостиную. Здесь тоже чувствуется влияние другого, королевского дворца. Потолок блещет позолотой, комната перегружена тяжелой мебелью, увешана зеркалами, заставлена античными скульптурами. На полу ковры с разными мотивами, как цветочными, так и гораздо более сложными. Не соответствует излюбленной эпохе всего одна, но важная деталь: лица и сюжеты на фотографиях в позолоченных рамках. Это диктаторы, атомные грибы и всевозможные катастрофы. Подпись гласит: «По-вашему, это смешно?» И ниже автограф Дариуса. Похоже, ему было важно взглянуть на все это по-своему.

Его мать, отставив мизинец, наливает чай.

– Потом, когда моя дочь Леокадия умерла от рака поджелудочной железы, Дариус и это превратил в шутку: поставил скетч «Моя сестра поторопилась».

– Как вы сами пережили смерть мужа и дочери?

– Я нищенствовала с тремя детьми на иждивении. Подруга, находившаяся в таком же положении, предложила мне подрабатывать по вечерам официанткой в баре. Сначала я отказалась, но потом согласилась. Следующее предложение подруги было зарабатывать больше: она привела меня в бар, где надо было раздеваться. Я опять сначала отказывалась, а потом согласилась. Но подруга все не унималась: теперь она пригласила меня работать в доме терпимости.

– Вы отказались?

– Там я больше зарабатывала.

– Учтите, я не прошу все мне выкладывать.

Пожилая дама поправляет свою сдобренную лаком прическу, встряхивает драгоценностями.

– Хотите начистоту? Я не боюсь своего прошлого, мадемуазель. Я принимаю его. Хотите понять, кем был Дариус, – постарайтесь понять, кем была я. Его мать.

– Конечно, простите. Я слушаю.

Она облегченно продолжает:

– Я стала работать в борделе в парижском пригороде. Вот я это и произнесла.

Лукреция Немрод делает вид, что записывает.

– Это оказалось не так сложно, как я представляла. Мужчины – дети. Большинству клиентов хотелось поболтать, хотелось, чтобы их слушала женщина, ни в чем их не упрекающая. Не то что жена!

– Конечно.

Сейчас она начнет описывать во всех подробностях каждого клиента. Спасите! Набираемся терпения, улыбаемся.

– Я переодевала их в девочек, в рыцарей, в хулиганов, в младенцев. Лучше всего мне удавалось их пудрить, посыпать тальком зад, шлепать по попе. Это все равно что психоанализ, только дешевле, больше внимания, а еще их не стесняются трогать. А им страсть как хочется прикосновений. Это и убивает современное общество – нехватка телесного контакта.

Она хватает журналистку за руку и сильно стискивает.

– Естественно! – поддакивает та.

– Среди моих клиентов был клоун по кличке Момо. Тощий верзила в парике, с повадками хорька, но он меня смешил. Я ему и говорю: «Каждый раз, когда ты будешь меня смешить, я не стану брать с тебя деньги за любовь». Ну, он и рад стараться…

– Естественно.

Лукреция опасается, что ее набор стимулов уже на исходе.

– У Момо хорошо получалось! Это помогало мне терпеть жизнь за стенами борделя. После смерти дочери три сына не давали мне соскучиться! Дариуса выгнали из школы: он намазал учительский стул клеем. Шутка в дурном вкусе, скажу я вам! Я заперла его дома, пусть лучше бездельничает, чем слоняется по улицам.

– Могу себе представить.

– Потом он взорвал здоровенную петарду, разнес витрину магазина, тяжело ранил прохожего и провел три дня в каталажке. Тогда я решила, что пора пристроить его к какому-нибудь достойному делу, не то будет худо. Вовремя пришли на память слова моей матери: «Лучше укреплять сильные места, чем удерживать слабые». Будь он постарше, я бы отвела его работать в магазин, но для семнадцатилетнего требовалось что-то другое… Вот я и надумала использовать знакомство с клоуном Момо. Я подумала, что человек, умеющий вызывать смех, не может быть злым. Ну, вы меня понимаете…

– Прекрасно понимаю.

– Я сказала Момо: «Мой сын – гений юмора, он как никто умеет вроде бы в шутку говорить правду! Но его юмористическая энергия направлена не в ту сторону».

– Понятно.

– Момо не был знаменитым комиком, но его представления кое-как посещали, и он умудрялся зарабатывать на жизнь. Я познакомила его с моим Дарио, он разыграл сценку «Мама наконец нашла работу», в которой насмехался надо мной, официанткой, пошедшей в проститутки. Не надо вам объяснять, что у него был талант надавить на больное место. Момо был покорен.

– Неудивительно.

Теперь Лукреция тщательно все записывает, жалея, что не делала этого раньше.

– Момо мне говорит: «У него врожденный талант, но этого мало. Я стану его учить. Но нужно уважение. Одну вещь ему придется уважать: юмор». Вот ведь какой парадокс: юмор – это очень серьезно!

– Несомненно.