Слезы, летящие к небу

Тем, кто знаком со Священным Писанием, наверное, уже понятно, что я имею здесь ввиду. Христианское вероучение именно так описывает состояние человечества перед концом света, когда «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на Земле?» (Лк. 18, 8), «…когда будут говорить: «мир и безопасность», тогда внезапно настигнет их пагуба» (1 Фес. 5, 3). Это будет время, когда Церковь уйдет в пустыню, и Господь будет питать ее там до Своего Второго пришествия. А над объединенным после «психосоциальных» и прочих потрясений человечеством встанет, как «над пропастью во ржи», сверхчеловек, которого, пользуясь терминологией Стругацких вполне можно назвать – люден. Или – нелюдь, поскольку, согласно Преданию Церкви, он появится на свет в результате некоего противоестественного ухищрения, и человеком в полной мере считаться уже не сможет. Церковь называет его – зверем, или – антихристом.

Поэтому, как мне кажется, в Мире Полудня у Стругацких нет ничего, что делало бы его неприемлемым для христианского сознания. Напротив, Христос прямо сказал своим ученикам: «Когда же начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, потому что приближается избавление ваше» (Лк. 21, 28).

И не так уж важно – предполагали ли сами Стругацкие такой вариант прочтения их книг. Хорошая литература отличается от плохой вовсе не жанром, и не партийной или религиозной принадлежностью. У современника Стругацких Владимира Высоцкого есть такие стихи:

…Но гениальный всплеск

похож на бред,

В рожденье – смерть

заглядывает косо.

А мы все ставим

каверзный ответ

И не находим

нужного вопроса…

Хорошая литература всегда ставит перед читателем вопросы, а плохая – навязывает ему готовые ответы. Фантастика братьев Стругацких – настоящее, большое явление в русской литературе, серьезнейших вопросов там – пожалуй, не меньше, чем у Достоевского. А уж захочет ли их читатель жить в Мире Полудня или расценит его как наступающий конец света – его дело. Во всяком случае, Стругацкие не связывают своих читателей собственной трактовкой. И христианский ответ на поставленные ими вопросы вполне возможен.

Какую почву нам пахать?

Когда в разговоре о кризисе нашей культуры звучит слово «почва», я всякий раз испытываю какое-то настороженное недоумение. Нет, против самого слова я, конечно же, ничего не имею, тем паче что и термин «культура» при всем многообразии его значений изначально относился именно к области сельского хозяйства и означал в Древнем Риме не что иное, как возделывание все той же почвы. То есть связь между двумя этими понятиями для меня очевидна и бесспорна.

Но вот что подразумевается под «почвой» в сегодняшних культурологических обсуждениях, понятно бывает не всегда. Ну, в самом деле, какой смысл может стоять за таким, например, выражением: «Нужно вернуться к почве»? Или: «Без почвы нет культуры»? Конечно, ясно, что речь здесь идет отнюдь не о земле из цветочного горшка на нашем подоконнике. Но вот дальше открывается широчайший простор для интерпретаций самого разного рода, в которых очень легко запутаться и потеряться.

Может быть, имеется в виду почва в значении «мать сыра земля», то есть та метафизическая субстанция, от которой, согласно языческим верованиям, брали силу былинные богатыри? Этот смысл отбрасываю сразу по понятным причинам.

Далее на память приходит известный вялотекущий конфликт «почвенников» и «западников» в советской литературе. Тут тоже вряд ли получится найти внятное определение для нынешних споров о почве, поскольку за всеми этими спорами русская деревня, увы, потихоньку сошла на нет, и увидеть в ней сегодня питательную среду для русской культуры вряд ли сумеет даже самый оголтелый оптимист.