Слепой. Один в темноте

Извлеченная из картонной упаковки миниатюрная передающая камера была аккуратно помещена у подножия одного из надгробий и замаскирована увядшими цветами. Маскировка, конечно, была аховая: в очередной раз явившись, чтобы навести здесь порядок, повзрослевший племяш Вронского непременно на нее наткнется и все поймет. Но будет уже поздно: от ограды до этого места по прямой полторы минуты спокойной ходьбы, кладбище оцепят в два счета, и парень уже никуда не уйдет…

– Первый, Первый, я Могила, – уже откровенно дурачась, сказал в микрофон рации Хомут. – Аппаратура установлена, подтвердите получение изображения.

– Есть изображение, картинка устойчивая, – послышался ответный хрип из динамика.

Нашпигованный электроникой микроавтобус стоял на обочине проселочной дороги приблизительно в полукилометре отсюда, и ему предстояло оставаться там до тех пор, пока Валерий Торопов не угодит в расставленную для него ловушку.

– Что наблюдаете? – продолжал засорять эфир не ко времени развеселившийся Хомут, показывая камере кулак с отставленным средним пальцем.

– Было у старика три сына: двое умных, а третий – Хомут, – прохрипела рация.

Довольный собой Хомут коротко ржанул и дал отбой. Дмитрий Иванович нашел в себе силы промолчать.

На обратном пути он думал о своем нынешнем хозяине, Вронском. Лицо погибшей девочки неотступно маячило перед глазами, все время норовя направить мысли в неправильное, тупиковое русло. Время красивых жестов и благородных поступков давно миновало, да и было ли оно когда-нибудь, это время? Да, Вронский – мерзавец, но кто нынче без греха? Добрые, щедрые и порядочные люди в олигархи не выбиваются – им мешают как раз те положительные качества, за которые их ценят окружающие. Ценят и превозносят до небес, а сами так и норовят залезть к нему, доброму и щедрому, в карман или втихаря переспать с его женой – чего там, даже если заметит, все равно ничего страшного не случится, он ведь у нас добрый и, главное, порядочный…

А те, кто наверху, принципиально ничем друг от друга не отличаются. Потому что поверху всегда и везде плавает одно и то же… Все они хороши, но они платят, и платят прилично. И если ты ценишь себя как профессионала и привык получать за свой нелегкий труд достойную плату, выбор у тебя невелик. Или тот кусок дерьма, или этот, вот и весь твой выбор, если уж говорить начистоту.

Профессия у отставного полковника внешней разведки Кривошеина хорошая, высокооплачиваемая, но, как ни крути, беспокойная. Как бы долго ни длился период затишья, наполненный простыми будничными заботами, рано или поздно все равно придется снова влезть в походные сапоги и замарать руки, а заодно и совесть. И если каждый раз, когда наступает такой момент, восклицать: «Фу, бяка!», и кидаться на поиски нового места работы, очень скоро тебя отовсюду начнут гнать прямо с порога, как шелудивого пса. И будут, что характерно, правы.

Стало быть, одно из двух: или ступай в дворники, или делай свое дело и не смей морщиться. Можно подумать, когда носил погоны, ты всегда оставался белым и пушистым! А сожженные дотла кишлаки? А размазанные гусеницами по дороге бабы и ребятишки? А забитые насмерть прикладами пленные боевики? А снайперша-латышка, которую сутки напролет зверски насиловали всей ротой (и пусть скажет спасибо, что не всем батальоном), а потом, истерзанную, полуживую, утопили в солдатском нужнике? Где она была тогда, твоя хваленая совесть? Поднял бы полк и повел через всю Россию на Кремль – справедливость восстанавливать, царапинки на своей совести языком зализывать… Но ведь не поднял же и не повел! А почему? Потому что знал: так надо. Лес рубят – щепки летят, по-другому в этой жизни не бывает…

За спиной у него Серго негромко, но вдохновенно объяснял Хомуту, что такое некромантия, восполняя зияющие пробелы в своих знаниях за счет богатого не по уму воображения. Оказалось, он знает даже такие слова, как суккуб и инкуб; по его выходило, что это демоны похоти, женского и мужского пола соответственно, являющиеся смертным, чтобы навек погубить их душу посредством ураганного секса. В полном соответствии с этой теорией изобретательный Серго серьезным, чуть ли не скорбным тоном утверждал, что проживающая в Химках дочка слесаря с ремонтно-механического завода суть не что иное, как суккуб – прикинувшийся невинным ребенком демон, потерпевший крах исключительно благодаря тому, что Марк Анатольевич, земля ему пухом, вовремя догадался окатить его святой водой…

Приземленный Хомут в эти сказки не верил; Серго небезосновательно пенял ему на узость кругозора и отсылал в библиотеку – для начала хотя бы в детскую. «Да пошел ты!» – обиженно гудел никогда не блиставший богатством и разнообразием аргументации Хомут.

Дмитрий Иванович слушал этот бред полных три минуты, но потом его терпение лопнуло.

– Бога побойтесь, – обернувшись через плечо, вполголоса произнес он. – Кладбище все-таки, черт бы вас побрал.