Слепой. Один в темноте

Начальник службы безопасности холдинга, которым управлял и практически единолично владел Александр Леонидович Вронский, был под стать своему работодателю. Сухопарый и невысокий, всего на полголовы выше низкорослого хозяина, Дмитрий Иванович Кривошеин производил впечатление кадрового военного, не так давно сменившего форменный китель на купленный в дорогом бутике цивильный пиджак. Так оно и было на самом деле, за исключением того, что во время прохождения воинской службы Дмитрий Иванович не так уж часто одевался по всей форме, отдавая предпочтение то пестрому полевому камуфляжу без знаков различия, то лохмотьям странствующего по горным тропам от кишлака к кишлаку дервиша, то строгому наряду сотрудника дипломатической миссии, неотличимому от того, в котором он щеголял сейчас.

Бесстрастное, с впалыми щеками и глубоко запавшими глазами лицо Дмитрия Ивановича Кривошеина украшал длинный, неправильно сросшийся шрам, намекавший, что его камуфляж далеко не всегда мог обмануть противника. Как-то раз, находясь в легком подпитии и оттого пребывая в благодушном настроении, Вронский спросил, может ли он в одиночку, голыми руками раскидать… ну, скажем, десять человек. «Раскидать – это вряд ли, – как всегда, безо всякого выражения ответил Кривошеин. – Остановить могу, но будут трупы. Десять – это слишком много, на мягкое обращение просто не останется времени». С огнестрельным и холодным оружием он творил настоящие чудеса, но главным его достоинством Александр Леонидович считал не мускулы, не рефлексы и не навыки профессионального убийцы, а мозги. Полковник запаса Кривошеин не просто умел и даже не любил, а ПРЕДПОЧИТАЛ думать – сначала думать, а уж потом действовать, даже если счет времени шел на секунды. Поскольку внутри его черепной коробки, как и у Марка Фарино, находилось нечто вроде мощного суперсовременного компьютера с фантастическим быстродействием, такая тактика себя оправдывала, и на памяти Александра Леонидовича начальника службы безопасности Кривошеина не удавалось переиграть никому.

Воспоминание о Фарино отозвалось где-то в глубине души неприятной, царапающей болью. Вронский до сегодняшнего дня и не подозревал, что в душе у него до сих пор сохранился живой, не ороговевший, ранимый участок. Теперь выяснилось, что, считая себя окончательно одеревеневшим изнутри, он ошибался: смерть Марка ранила его, и ранила больно. Впрочем, он знал, что боль вскоре пройдет («Все проходит», – сказал мудрец и был, разумеется, прав) и больше никогда не вернется. На месте затянувшейся раны образуется шрам – точь-в-точь такой, как на щеке у начальника службы безопасности Кривошеина, – и последний живой участок его души навсегда утратит чувствительность, превратившись в еще один уродливый, мозолистый нарост.

Да, Марк… Заключенный внутри его лысой головы «компьютер» расплескался по мостовой в радиусе полутора метров, и, поскольку данная субстанция не представляла никакого интереса для судебно-медицинской экспертизы, ее, не мудрствуя лукаво, смыли в ливневую канализацию мощной струей воды из поливальной машины.

Он поймал себя на том, что жалеет о деньгах, чересчур поспешно, как теперь выяснилось, переведенных на счет Фарино минувшим вечером. Мыслишка была мелкая, недостойная, но она обрадовала Александра Леонидовича, поскольку свидетельствовала о том, что рана уже начала затягиваться.

– Какие новости? – спросил он у Кривошеина.

Начальник службы безопасности едва заметно пожал плечами.

– Объявление, по которому он звонил, все еще висит на сайте, – доложил он, – но все попытки связаться с… гм… рекламодателем пока безрезультатны. Сетевой администратор утверждает, что такой электронный адрес не существует, а указанный в объявлении контактный телефон находится вне зоны доступа…

– На дне Москвы-реки, – уточнил Вронский. – Если бы там водилась рыба, и если бы рыбы знали пин-код, они бы вам ответили. Ты что, Дмитрий Иванович, всерьез рассчитывал, что этот тип будет спокойно сидеть на месте и ждать твоего звонка?

– Да нет, конечно, – просто ответил Кривошеин. – Просто я обязан отработать все возможные версии.

– Ну, тогда позвони в планетарий и узнай, не приземлялись ли этой ночью в Барвихе какие-нибудь пришельцы, – резко посоветовал Вронский. – Толку будет не больше, но, думаю, и не меньше, чем от звонков по этому объявлению.

– Виноват, – вежливо, но непреклонно возразил Кривошеин. – Толк от звонков есть. Данные, конечно, косвенные, но ведь ясно же, что, раз этот… э… деятель так неожиданно оказался недоступным, он либо причастен к убийству, либо что-то видел.

– Да, ясно, – согласился Вронский неприязненным, почти сварливым тоном. – Ясно даже и ежу. И это все, что ты мне можешь сказать? Ты, офицер внешней разведки! Мне нужны не твои глубокомысленные рассуждения, а та сволочь, что подняла руку на Марка!