Слепой. Один в темноте

– Ясно, – все тем же бесцветным, лишенным интонации, почти мертвым голосом повторил Кривошеин. – Ясно, что кто-то знал об его слабости и поймал его на это объявление, как на живца. Ясно, что он сам впустил убийцу в дом. И ясно, что убийца должен был очень сильно его ненавидеть, чтобы пойти на такие хлопоты, когда запросто мог пырнуть его ножом в живот, застрелить из пистолета, задушить или просто ударить по голове чем-нибудь тяжелым.

Вронский помолчал, думая над его словами. Накануне вечером Марк отправился домой, в Барвиху, весьма довольный жизнью и исполненный приятных предвкушений. А в первом часу ночи его обнаружили в центре Москвы… то есть не его обнаружили, а он сам обнаружился, со страшной силой обрушившись с темного ночного неба на крышу припаркованной неподалеку от строящегося небоскреба машины. Он был одет в хорошо знакомый Александру Леонидовичу шелковый халат и пижамные штаны; ноги его оказались босыми. При осмотре места происшествия в сотне метров от тела была обнаружена замшевая домашняя туфля сорок второго размера. Туфля была правая; ее левую товарку нашли во дворе дома Фарино в Барвихе неподалеку от ворот, из чего представителями следственных органов был сделан гениальный вывод, что обе принадлежали покойному.

Версия об ограблении полностью исключалась: из дома, как собственными глазами убедился Александр Леонидович, ничего не пропало, и даже перстни на руках у Марка были целы все до единого, хотя и деформировались при ударе о крышу автомобиля. Украшавший один из них сорокакаратовый бриллиант от этого удара выскочил из оправы и бесследно исчез («Волной смыло», – красноречиво цыкнув зубом, прокомментировал это исчезновение циничный, как все профессионалы, Кривошеин), но дела это никоим образом не меняло: то, что убийство было совершено ради самого убийства, а не ради выгоды, ни у кого не вызывало сомнений.

Способ его совершения вызывал у Вронского нервное содрогание. Странным и диким казалось не то, как умер Марк (в конце концов, смерть остается смертью, какое бы обличье она ни принимала; вопрос лишь в том, что именно и как долго придется терпеть, но это не так уж важно: когда точно знаешь, что конец неизбежен, можно и потерпеть), а то, на какой риск и воистину адские усилия пошел убийца, чтобы совершить задуманное. Ни одни подъемник в здании в это время суток не работал, и даже для того, чтобы задействовать использованную в качестве орудия убийства лебедку, преступнику пришлось взломать распределительный шкаф. По всему выходило, что убийца втащил Марка на тридцатый этаж на собственном горбу. Это означало, что Кривошеин прав: так рисковать, а главное, так вкалывать, чтобы всего-навсего лишить кого-то жизни, мог только человек, буквально задыхающийся от ненависти.

Он задумчиво почесал переносицу дужкой очков, которые начал тайком от рядовых сотрудников офиса носить в последнее время. Марка могли не любить и действительно не любили многие. Но не до такой же степени! В конце концов, он работал не прокурором, а адвокатом и никого не сажал в тюрьму. За что же ему так страшно отомстили?

Ответ мог быть только один, и Александр Леонидович его знал. К сожалению, а может быть, к счастью, его знал и Кривошеин. Поразмыслив, Вронский пришел к выводу, что это и впрямь хорошо: по крайней мере, ничего не придется объяснять. Не надо подбирать слова, не надо стесняться и гадать, как отреагирует на твои откровения собеседник. Собеседник и без тебя все знает, а стало быть, с ним можно разговаривать, как с врачом или священником. Конечно, врачи и священники тоже умеют болтать, особенно за деньги; неизвестно, как обходятся с такими болтунами в медицине и в религиозных конфессиях, но начальник службы безопасности, неосторожно распустивший язык, долго не проживет, и это Кривошеин тоже прекрасно знает.

– Родители? – нарочито нейтральным тоном предположил он.

В лице Кривошеина не дрогнул ни один мускул.

– Насколько мне известно, инцидентов с чьими-то родителями у Марка Анатольевича не происходило никогда, – слегка понизив голос, заявил он. – В последнее время имело место всего одно подобное происшествие, о котором вы, должно быть, осведомлены.

Александр Леонидович решил в интересах дела отбросить дипломатию.

– Да уж, осведомлен, – саркастически произнес он. – Ты хочешь сказать, что Марка… что он пострадал из-за меня?

– На самом деле я так не думаю, – признался Кривошеин. – Разрешите пояснить?

– Валяй, – разрешил Вронский.

– Отец девочки, о которой идет речь, на момент совершения преступления имеет железное алиби. Кроме того, он просто физически не мог этого сделать. Во-первых, в интернете он разбирается, как свинья в апельсинах. Во-вторых, Марк Анатольевич знал его в лицо и просто не впустил бы во двор. В-третьих, у него нет личного автомобиля, а нанимать для такого дела такси, согласитесь, как-то… В общем, я бы не стал. И, наконец, в-четвертых, этот самый отец – сущий мозгляк, шестьдесят восемь кило живого веса и все время кашляет – хронический бронхит на фоне тридцатилетнего стажа курения.

– Он мог кого-нибудь нанять.