Слепой. Обратной дороги нет

Молодуха за стойкой завизжала, но ее вопль потонул в грохоте автоматных очередей. Одна из стоявших на столе бутылок взорвалась, как бомба, окатив все вокруг волнами пены, и хмельной дух черниговского пива смешался с запахом пороховой гари. Лещ покончил с делом тремя короткими, экономными очередями; помня о бронежилетах, он стрелял по головам, так что, когда в наступившей тишине последняя стреляная гильза с негромким звоном прокатилась по полу, закусочная больше напоминала скотобойню в конце напряженного рабочего дня.

Со стороны стойки раздался отчетливый щелчок и мелодичный звонок выключившейся микроволновки. Лещ всем корпусом развернулся в ту сторону и дал еще одну короткую очередь. Молодуха за стойкой, которая уже перестала орать и стояла столбом, с прижатыми ко рту кулаками и круглыми, как пятаки, глазами, молча повалилась спиной на витрину, а оттуда сползла на пол в разноцветном водопаде шуршащих упаковок с чипсами и сухариками, пивных жестянок и бутылок с прохладительными напитками. Глаза у нее остались открытыми, и Лещ с трудом подавил инстинктивное желание подойти и закрыть их – ему казалось, что официантка за ним подглядывает.

Отыскав выключатели, капитан погасил свет – и внутри закусочной, и снаружи, на стоянке. Ключи от шалмана обнаружились в кармане у мертвой молодухи; одобрительно кивнув, Лещ вышел на улицу и старательно запер дверь снаружи.

После этого он, как делал уже не раз, сел за руль чужой машины, включил двигатель и быстро загнал черниговскую «десятку» за здание закусочной, притерев ее бортом вплотную к стене. В таких делах, как это, дорога каждая минута; чем позже обнаружат «десятку», тем лучше.

Напоследок капитан Полещук выключил продолжающую хрипеть и бормотать рацию. Теперь это дело можно было считать завершенным. Вернувшись к своей машине, капитан запустил движок и поехал в Одессу: до наступления утра ему нужно было провернуть еще несколько других, не менее важных дел.

Глава 19

– Везде одно и то же, – сказал, спрыгнув с рампы, перепачканный белым порошком Запятая. – Вот братки, запятая: во всех мешках этот гребаный крахмал.

Хмурые бригадиры, успевшие как-то незаметно окружить Степана Денисовича плотным кольцом, молча повернулись к открытым воротам склада. Там, словно вызванный из небытия их взглядами, появился еще один боец – киевлянин из бригады Валеры Вертолета. В руке у него был испачканный белым порошком нож.

– Крахмал, – коротко произнес он, и бригадиры все так же молча повернулись к Степану Денисовичу.

Тарасюк, который уже давно чувствовал себя здесь крайне неуютно, в эту минуту понял, что вот-вот просто обмочится.

– Н-ничего не понимаю, – промямлил он.

– Да тут и понимать, блин, нечего, – спокойно произнес Валера Вертолет. – Ясно, что, раз в документах написано одно, а в мешках лежит эта хреновина, имеет место обыкновенный кидняк. Осталось только выяснить, кто кинул и, главное, кого.

– Я ничего… – начал Тарасюк, но Вертолет не дал ему договорить.

– Китайцам такое кидалово ни к чему, – продолжал он. – Что они, больные – такой скандал устраивать? Их за такие номера ВТО по головке не погладит. Выходит, что кинули не какой-то там Минздрав, а нас с вами. Настоящий груз где-то тихонечко лежит, ждет, когда за ним приедут, а мы, как бараны, мешки с крахмалом таскаем. А порт уже, наверное, оцеплен… Правда, жирная харя? – обратился он к Тарасюку. – Без тебя тут явно не обошлось! Ну, вот что прикажешь с тобой теперь делать? Не знаешь? Зато я знаю. Запятая, дай-ка перо.

Тот с готовностью протянул ему перепачканный крахмалом нож – рукояткой вперед, как заведено меж культурными людьми. Степан Денисович шарахнулся от ножа как черт от ладана, но бригадиры стояли стеной – такие же твердые, непоколебимые, непреклонные, как хорошая кирпичная кладка или даже железобетон.

Московский шоферюга наконец начал соображать, что вокруг творится что-то в высшей степени не то. Как бы он ни относился к украинцам с высот своего великодержавного происхождения, до него, хоть и с большим опозданием, все-таки дошло, что, когда вот такого солидного пузана в красивой форме, при пистолете и прочих побрякушках при большом стечении народа начинают пугать ножиком, это уже не лезет ни в какие ворота даже при том бардаке, который развели у себя на родине охочие до сала и западной демократии хохлы. Сообразив, что к чему, Всеволод Витальевич Паречин тихонько отделился от этого неприятного и небезопасного сборища и бочком, по-крабьи, подался в сторонку. Бдительный Ворона, не оборачиваясь, протянул длинную руку, поймал его за шиворот и аккуратно водворил на прежнее место.

– Стой тут, – приказал он негромко и вполне миролюбиво, – и не дергайся, а то башку откручу. Ты ж нормальный пацан, правда? Ну вот, постой спокойно, посмотри, как у нас в Одессе с козлами поступают.