Слепой. Обратной дороги нет

Распростившись с Федором Филипповичем, Глеб отправился за вторым хот-догом. Отсчитывая мелочь, он перебросился парой слов с молоденькой смешливой продавщицей, а затем, отойдя от распространяющего умопомрачительный запах лотка, остановился в тени придорожного магазина. Он так и этак вертел в руках капающий кетчупом и майонезом сверток, выбирая, с какой стороны удобнее кусать, и тут взгляд его упал на бумажку, прилепленную к стене. Эта стена явно не первый год служила доской объявлений, о чем свидетельствовали напластования присохших намертво бумажных обрывков и окаменевшего клея. Бумажка, которая привлекла внимание Сиверова, была объявлением о розыске, содержавшим подробное описание внешности преступника и скверно выполненный фоторобот. В разыскиваемом преступнике Глеб узнал себя – правда, только после того, как прочел имя кровавого негодяя: Федор Молчанов. Описание примет выглядело столь же правдоподобным, сколь и универсальным: как и предполагал Слепой, под это описание мог подойти любой украинец его возрастной и, главное, весовой категории.

Зато фоторобот его от души порадовал. Зверская рожа, намалеванная местными криминалистами со слов бесценного Всеволода Витальевича, служила прекрасным подтверждением старой истины, гласящей, что у страха глаза велики. На этом, с позволения сказать, портрете отсутствовала даже такая узнаваемая деталь, как темные очки: видимо, в процессе составления фоторобота от водителя потребовали описать не очки, а глаза, что тот и попытался сделать – честно, но, увы, безуспешно.

Короче говоря, объявление о собственном розыске Глеб воспринял не как дополнительную угрозу, а, наоборот, как гарантию своей безопасности. Пока украинская милиция искала человека, похожего на изображенного здесь монстра, Сиверов мог ни о чем не беспокоиться. Окончательно развеселившись, он обмакнул указательный палец в кетчуп и парой мазков, достойных великого живописца, превратил черно-белую уголовную рожу в красочный портрет вампира, только что отобедавшего кровью очередной невинной жертвы.

Сидя за рулем и рассеянно просматривая купленную у разносчика местную газету, Глеб доедал третий по счету хот-дог, когда на заправку, возле которой он оборудовал себе наблюдательный пункт, сверкая бледными при дневном свете проблесковыми маячками, вкатилась милицейская «десятка». Глеб глянул в ту сторону и поспешно прикрылся газетой, потому что вслед за ней, клокоча движком и дымя выхлопной трубой, под навес бензоколонки медленно и осторожно вполз белый грузовой «мерседес» с московскими номерами и броской надписью «Спецтранс» на слегка помятой дверце.

* * *

Выехав из Чернигова, грузовик вскоре оказался на магистральной автотрассе Е95, ведущей от белорусско-украинской границы на Киев и дальше, к Черноморскому побережью. На заправочной станции, расположенной у пересечения автомагистрали с недоброй памяти автомобильной дорогой Е381, машина ненадолго остановилась, чтобы пополнить запас солярки во вместительных баках, и сразу же возобновила движение – нужно было поспеть в Ильичевск до полуночи.

«Мерседес», повреждения которого ограничились помятой дверцей и треснувшим бампером, бойко глотал километры, о чем красноречиво свидетельствовали белые циферки, весело сменявшие друг друга в узком окошечке одометра. Водитель первого класса Всеволод Витальевич Паречин (или ВВП, как иногда шутливо называли его ребята в родном гараже) крутил баранку, почти непрерывно курил и без умолку болтал, адресуясь к сидевшему рядом молчаливому, обильно потеющему и издающему смешанный аромат офицерского одеколона и чеснока сержанту ДПС.

Сержанту было муторно с перепоя и жарко даже в кабине с микроклиматом. Рубашка под бронежилетом промокла насквозь, тело было горячим и скользким от пота, и даже на брюках начали мало-помалу проступать темные пятна влаги. Солнце, двигаясь обычным дневным маршрутом, после полудня переместилось в юго-западный квадрант и теперь, пропади оно пропадом, слепящим, нестерпимо жарким пятном висело почти прямо по курсу. Обтянутая серым форменным чехлом стальная каска, в просторечье именуемая «горшком» или «кастрюлей», валялась в спальнике поверх смятых, не первой свежести одеял. На сигарете, которую сержант закурил полминуты назад, сразу же появились две глубокие сырые вмятины – следы потных пальцев. После пары затяжек в этих местах сквозь бумагу проступила изжелта-коричневая смола, похожая на растертое тонким слоем дерьмо. Да и вкус у сигареты, наверное, был соответствующий…