Слепой. Обратной дороги нет

Усевшись за руль, Тарасюк повернул голову и бросил прощальный взгляд на китайский сухогруз. Ему вдруг стало не по себе: пугающе огромный масштаб задуманного в эту минуту встал перед ним во весь рост, в полном объеме. Рядом с этой поганой затеей Степан Денисович показался себе самому маленьким, как пылинка, и таким же незначительным: ветер подул – и нет ее…

Еще он задумался о смысле простого слова «удвоить». Удвоить – значит умножить на два. Значит, там, где стоял один охранник с рацией, резиновой дубинкой, газовым баллончиком, электрошокером и пистолетом (да-да, у нас теперь все по-взрослому, как у людей!), прямо с этой ночи будут стоять двое. Двое их будет и в стеклянной будке на въезде в порт. Соответствующим образом проинструктированные – а сделать это придется, иначе Гавриленко его просто не поймет, – они не станут спать, пить домашнее вино или резаться в карты. Они станут смотреть в оба – точнее, во все свои четыре трезвых глаза, – и, следовательно, стоящая перед Степаном Денисовичем задача тоже будет ровно вдвое сложнее.

Короче говоря, хорош бы он был со своей сделанной из гантели колотушкой!

Степан Денисович издал невнятный мученический стон. Колотушка! А что, с пистолетом будет легче? Ладно бы – одного, с глазу на глаз, без свидетелей. А то ведь сразу двоих! То есть сначала одного, а потом, сразу же, второго. Мало того, что Степан Денисович Тарасюк – человек солидный, крупный, не спецназовец какой-нибудь и не ковбой из вестерна, так ведь это же, помимо всего прочего, двойное убийство!

А ну как с первого раза ненароком промахнешься? Второй-то попытки не будет! Не дадут ему второй попытки, потому что охрана в порту – чистые волкодавы. Степан Денисович их сам отбирал, сам воспитывал, чтоб мимо них муха не пролетела. И вот теперь, значит, он сам претендует на роль этой мухи. Хорошей такой, крупной – сто два килограмма живого веса, между прочим. И если он хоть чуточку ошибется, если дрогнет у него рука, паучки-охраннички эту жирную муху в два счета оприходуют – скрутят, лапки свяжут и сдадут куда следует. И мало ему тогда не покажется! Тут тебе и покушение на двойное умышленное убийство, и попытка хищения в особо крупных размерах – по предварительному, мать его, сговору! При советской власти за такие фортели к стенке ставили, да и теперь, поди, не намного легче. Дадут пожизненное, наплачешься тогда. Сам пулю попросишь, так ведь не дадут…

Тарасюк застыл, не дотянувшись рукой до ключа зажигания, парализованный леденящим страхом. Он вдруг преисполнился твердой уверенности, что вся эта затея заранее обречена на провал. Неизвестно, как там будет у других, а он точно засыплется сразу же, как только попытается вынуть пистолет. Кстати, откуда, интересно, он его станет вынимать? «Вальтер» с глушителем – это вам не зажигалка, его в карман не спрячешь… И потом, разве ж в этом дело?! Это же придется стрелять в живых людей, в знакомых, с которыми только вчера пиво пил и про рыбалку беседовал!

Нет, братцы-разбойнички, на такое Степан Тарасюк не подписывался. Не способен он на такое, можете вы это понять?! Потому что людей жизни лишать – это не по жестяному ведерку пулять. Хорошо рассуждать, пока дело за горами, а когда дело – вот оно, когда надо пистолет вынуть и спустить курок – да разве ж у него рука поднимется?!

«А куда ж ты, Степа, денешься с подводной лодки? – донесся откуда-то из глубины сознания вкрадчивый голос, подозрительно похожий на голос незабвенного Льва Борисовича. – На попятную хочешь? Не вопрос! Как говорил товарищ Сталин, незаменимых людей у нас нет. Заменить тебя, дружочек, не проблема. Найдутся на твое место другие, у кого рука не дрогнет».

Ох уж этот товарищ Сталин! Чего он только не наговорил! «Кто не с нами, тот против нас». «Нет человека – нет проблемы». Или это уже не он, а Берия, Лаврентий Палыч? А, какая разница, оба они хороши! Суть в том, что выбор у Степана Денисовича невелик: либо сделать дело и получить уйму денег, либо – не сделать и тоже получить, но уже не деньги, а пулю промеж глаз.

До Тарасюка вдруг дошло, что он запрограммирован, как какой-нибудь станок с ЧПУ – с числовым программным управлением, значит. У станка тоже выбор небольшой: ввел оператор программу, нажал кнопку, и тут уж либо делай, что велено, либо, если совсем невмоготу, сдохни.

Ощущать себя запрограммированным, не властным не то что над своей судьбой, но даже и над собственными поступками было довольно непривычно и не сказать, чтобы приятно. Но, с другой стороны, кто из нас над чем властен? Свобода воли – чепуха; каждый рождается на этот свет со своей собственной программой, составленной задолго до того, как его будущий папаша стащил с приглянувшейся девчонки трусики. Кому на роду написано стать профессором, тот им станет, а кому суждено сдохнуть под забором, так тому и быть.