Слепящий нож

Я прикладываю дуло моего пистолета к капитанскому лбу. Взвожу курок. Он дрожит, бледнеет. Мгновением позже упрямо стискивает зубы.

– Два…

Я убираю палец со спуска и другой рукой прижимаю кинжал к глотке его брата. Подвожу острие под подбородок, прямо сквозь густую заплетенную светлую бороду. Его глаза крепко зажмурены.

– Три…

Я убираю кинжал.

– …Мокрый куль выходишь ты!

– Нет, нет, нет! – вопит третий офицер.

Вместо того чтобы пырнуть его кинжалом, я приставляю костлявый палец к его лбу и толкаю. Он пытается сохранить равновесие, но я продолжаю давить, пока он не кувыркается за борт.

– Кэп, у нас мало времени, – говорит мне один из моих людей.

Я пристально смотрю ему в глаза.

– Ты что, не видишь? Я тороплюсь, как могу.

Он сглатывает и замолкает.

– Назови число, капитан, – снова говорю я, снова направляя на него дуло пистолета.

Нечетные цифры выпадут на него, четные на его брата – нетрудно сообразить, если ты еще способен хоть что-то соображать.

– У него дома семья! Он остался жив после…

– Эни-бени, буль-буль-буль… – снова завожу я. – А, к черту!

Я стреляю брату в колено.

Свинцовый шарик размером с фалангу большого пальца, разбивающий коленную чашечку, способен практически оторвать человеку ногу. Мне приходится ухватить брата за грудки, чтобы не дать ему свалиться с планширя.

– Мне надоела эта игра, – говорю я. – Последний шанс. Или я убиваю вас обоих и принимаю бой. А что, я люблю драться! Говори, где ключ, и вы останетесь живы.

– В моей каюте, над дверью, – говорит капитан.

Кто прячет вещи в таких тайниках? Если бы у меня было больше людей, я бы пристрелил одного из них за то, что так плохо искали.

Мой первый помощник уже бежит за ключом. Через секунду он снова появляется на палубе и бросается в трюм вместе с парой других человек – все как было намечено. Из них выйдет неплохая команда.

На все про все уйдет полминуты, не больше. Успеем.

– Теперь ты нас убьешь, так ведь? – горько спрашивает капитан.

Его брат почти без сознания. Я стаскиваю обоих обратно на палубу.

– Сказано же тебе, что нет. Моя мать была шлюхой, отец – люксиатом-отступником; уж кто-кто, а я умею держать слово!

На моем лице разверзается безумная ухмылка. Капитан бледнеет.

Я перевязываю ногу его брата тонкой веревкой, чтобы остановить кровотечение.

– Как тебе больше нравится, чтобы он жил калекой или умер по-быстрому?

Капитан сглатывает.

– Чтобы жил.

Я беру его саблю – необычную, ангарского образца, с утолщенным концом, расширяющимся так, что ее никаким образом не засунуть в ножны. Но мне доводилось убивать людей и более неудобными инструментами.

Взметнув клинок, я опускаю его на ногу капитанова брата, чуть выше колена и ниже завязанной веревки. Я худой и жилистый, но сильный и умею разогнать клинок до хорошей скорости. Сабля начисто отчекрыживает брату ногу.

Ну как начисто – кровища-то хлещет, конечно. От самодельного турникета проку не так уж много. Брат орет и дергает оставшейся ногой. У капитана такой вид, будто он вот-вот сблюет. Я отшвыриваю саблю и проверяю, насколько продвинулись шлюпки.

Люди в шлюпках уже сообразили, что дело нечисто; они слышали мой выстрел и теперь гребут с воодушевлением. Если мы и уйдем от них, то из-под самого носа.

Я переворачиваю одноногого и сыплю черный порох на его кровоточащий обрубок. Он подвывает, слабо трепыхаясь. Только с третьего раза мне удается высечь искру так, чтобы она подожгла порох. Наконец он вспыхивает, прижигая обрубок и наполняя воздух дымом и запахом жареной свинины – странное дело, но жареная человечина пахнет почти так же аппетитно.

Одноногий отключается на полу. Капитан смотрит на меня так, словно вообще не понимает, из какой дыры меня вынесло.

– Привяжите их к бочонкам, – командую я тем из моих людей, кто оказался рядом. – Да к пустым, идиоты!

Они повинуются – как раз в тот момент, когда с каждого борта с грохотом высовываются по пятьдесят весел. В три ряда. Больше весел в воде – больше скорость. Я вспрыгиваю на корму – штурвала на этом судне нет, к сожалению, только обычный румпель. Ну что ж, грабителям выбирать не приходится.

Капитан Буршвардт по-прежнему не сводит с меня глаз. Его трясет – только теперь не от страха, а от гнева.

– Старые боги возрождаются! – говорит он. – Все здесь уже начало умирать, пират. Врата Вечной ночи откроются, и мы обрушимся на вас, словно стервятники Казак-дуна! Мы не останемся в изгнании навечно, вор! Белая Мгла расступится перед нами. Наше время…

Я бью его по лицу. Делаю знак своим людям.

– Мот уже возрождается, пират! – вопит он, обливаясь кровью. – Неужели ты не чувствуешь? Мы явились, чтобы провозгласить его прибытие! Ваши дни сочтены!

Мот? В смысле синий бог? Нет уж, спасибо, у меня есть моя синяя богиня, и мне ее вполне достаточно.

Мои люди швыряют капитана и его брата за борт. Те с громким плеском падают в воду и тут же всплывают на поверхность благодаря плавучести бочонков. Бочонки, впрочем, норовят повернуться так, что они снова оказываются под водой. Им приходится бороться, чтобы дышать, – как и всем нам, каждый день.