Следователь по особо важным делам

- Я ж для дела! И ежели по правде, так вы сами просили вызвать Павла Евдокимовича. Или запамятовали?

- Я просил сообщить мне, когда он будет здесь. А как с ним встретиться, решал бы сам. И давайте так: впредь никакой инициативы не проявляйте.

Савелии Фомич что-то пробормотал. Он все еще не взял в толк, что подложил мне свинью.

Потом вдруг сказал:

- Ладно, Игорь Андреич, не обессудьте, если что не так. Я же хотел, как лучше. Для дела...

В конце нашего разговора сторож дал слово, что больше самоуправством заниматься не будет. Мне показалось, не -хотелось ему, чтобы я поручил носить повестки кому-нибудь другому.

И когда мы расставались, он сказал:

- Какой-то корреспондент приехал. Из Москвы. Вас спрашивал.

- А где он?

- Спать уж завалился. - Савелии Фомич показал на стенку. - Рядом в комнате. Просил разбудить, если рано приедете. Ничего, поговорите завтра. А вы отдыхайте...

Это уже была забота обо мне. Или замаливание грехов?

Ушел от меня старик подавленный.

Я был не прочь поболтать с новым соседом. Но встречу с земляком отложил на завтра. Здорово устал после поездки в Североозерск,

Моя радость от предстоящей беседы с московским корреспондентом была преждевременной.

Как это называется рубрика - "Письмо позвало в дорогу"?.. Он приехал по какому-то сигналу с завидной оперативностью, которая так приятна, когда это касается других, и совсем не радует, если задевает вас лично.

Фамилия корреспондента - Златовратский. Она довольно часто мелькает на страницах центральных газет.

Он пишет на моральные темы. Злободневно и остро. И опять же хорошо когда о совсем незнакомых тебе людях.

Он встал позже моего и появился в кабинете главного зоотехника.

- Товарищ Чикуров, - сказал Златовратский, предъявив свое удостоверение, - я, собственно, по вашу душу.

Сказано это было шутливо, но тон мне сразу не понравился. Несколько покровительственный.

- Пожалуйста, я готов вас выслушать.

Корреспондент обозрел мое крылатовское пристанище.

- Довольно символический призыв, - указал он на плакат, который я сумел сберечь, несмотря на посягательства секретарши Мурзина.

Буренка, приказывающая содержать свое рабочее м"сто в чистоте, стала привычным и неотделимым атрибутом моей жизни в совхозе.

- Игорь Андреевич, мне бы хотелось поговорить с вами как можно откровеннее... - Он потоптался возле сгула, на котором обычно сидят допрашиваемые, и мне показалось, что ему больше импонирует беседа в креслах, за журнальным столиком.

- Весь внимание, - ответил я, приглашая сесть всетаки на стул.

Златовратский расположился прочно, с подчеркнуто независимым видом.

- Трудное у вас сейчас дело? - спросил он, прокладывая первые мостки для разговора.

- Не могу сказать ничего определенного, оно еще не закончено.

- И как скоро будет закончено? Вы понимаете, для меня это не праздный вопрос...

- Не понимаю. А насчет сроков окончания предварительного следствия тоже пока сообщить не могу.

Он ко мне присматривался. И я пытался понять, что ему от меня надо. Интересно, по каким моментам моего поведения пролегает маршрут его задания?..

- По поводу праздности, - начал он. - В нашу редакцию поступило письмо. От лица, в известной степени заинтересованного в том, как вы ведете расследование.

- От кого же, если не секрет? - перебил я его.

- Это не важно. И если хотите, пока - секрет.

- Я считаю, честный человек дает и принимает бой открыто.

- Это честный, уважаемый человек, - поспешно сказал журналист. - И между прочим, прекрасно разбирающийся во всех тонкостях вашей работы и знающий досконально букву закона...

Я уже догадывался, кто написал письмо. Но в чем меня обвиняли?

- Хорошо. Редакция разделяет опасения имярек по поводу методов моей работы?

- Видите ли, нам частенько приходится быть в роли третейских судей. Конечно, с нравственной точки зрения.

Бывают и такие письма, в которых имеются огульные обвинения. И просто-напросто ложь. Вот поэтому я и здесь, чтобы вникнуть в суть вопроса...

- Вы могли меня не застать, - усмехнулся я.

- Нет, не мог. Меня отлично информировало ваше руководство, и я знал, что вы здесь, в Крылатом.

Интересно, кто же его информировал? Эдуард Алексеевич, Иван Васильевич? И как они вообще отнеслись к такому "вниманию" со стороны прессы?

- Чем могу быть полезен?

- Чтобы вынести мнение и ответить автору, мне нужно знать само дело...

- То есть?

- Очень просто. Ознакомьте меня с материалами дела Залесской.

- До окончания следствия я этого не могу сделать, - сказал я твердо.

- Почему? - удивился он.

- Потому что это будет противозаконно.

- Я тоже уважаю закон. Но ведь он создан, чтобы уберегать прежде всего человека от несправедливости, чтобы помогать оступившемуся, лечить его социальные болезни.

Таким образом, все, что хорошо человеку, хорошо и закону...

- Ле луа се ле луа, как говорят в Париже, - попытался я отделаться от его просьбы шуткой.

- Понимаю, понимаю: закон есть закон. Но опять же, человек - превыше всего. Действенность законоположений проверяется их гуманизмом, их моральной отдачей.

- Совершенно с вами согласен, - улыбнулся я.

Златовратский тоже расплылся в ослепительной улыбке: