Следователь по особо важным делам

средств быстрого и безболезненного освобождения от недуга.

Я поблагодарил и сказал:

- У моего лечащего врача такой взгляд: нелеченая ангина проходит аж за семь дней, леченая - всего за неделю.

Емельян Захарович скромно, но басовито посмеялся.

И, чтобы все-таки выдержать официальный тон наших отношений, попросил:

- Я понимаю, Игорь Андреевич, вам надо со многими людьми видеться, но нельзя ли так, чтобы не в ущерб производству?

- Помилуйте, Емельян Захарович, не упомню, чтобы навредил чем-нибудь... Да и уборочная у вас, судя по сообщениям радиоузла, - я показал на тихо звучащий приемник, - идет хорошо.

- Слава богу, не жалуемся. Собственно, уже заканчиваем. Но что уборочная? Соберем этот урожай, думать о следующем надо. Зябь. А там картофель пойдет. Потом снего- и влагозадержатсльные мероприятия... Крутится машина круглый год. Такая жизнь у пахаря.

- Наверное, так у всех. Рабочие, мне кажется, тоже на печи не лежат. Каждый день у станка.

- Разумеется, - согласился он. - Только у них ритм один и тот же. А у нас - вроде циклов. Ну, может, зимой немного легче. Да и то-в сравнении. Но я хочу сказать, что сейчас особенно напряженно... Вот все думаю, не пора ли на пенсию. Года не те. Да и старые раны все больше беспокоят. Молодежи пора браться за узду. - При этих словах я почему-то подумал об Ильине: не метит ли он на место Емельяна Захаровича? - Вот каждый год осенью решаю: все, пора в конюшню, свой заслуженный овес жевать.

Нет. Проходит осень. Сводишь концы с концами, глядишь, не такие уж плохие показатели. Думаешь, ладно, еще один годик. Тем более начальство не снимает. Потянем лямку... - Он погладил свой лысый череп. - Но почему-то нынче особенно тяжело заканчиваю год. И обязательства высокие...

Не знаю. Подсчитаем - посмотрим.

Мурзин невольно выдал свои опасения. Насколько я понял, его беспокоили не только старые раны. Урожай...

И престиж. Может быть, даже положение.

- Но какие все-таки претензии ко мне? - спросил я.

- Собственно... Понимаете, у нас каждая транспортная единица на учете, а вы на целый день грузовую машину, можно сказать, заняли...

- Я езжу на автобусе.

Мурзин кашлянул в кулак:

- О Коломойцеве я. Шофер. Трехтонка.

- Он был занят на допросе не более полутора часов.

Емельян Захарович хлопнул себя по коленям:

- Вот же! А представил повестку, будто весь день...

Я вспомнил, что действительно, кажется, не поставил ему часы. Посчитал: не город, в деревне сойдет и так. Тутошний талант-самородок со светло-голубыми глазами преподал мне небольшой урок. Впредь буду отмечать время допроса вплоть до минуты.

- Что я могу поделать, - сказал я, - моя работа, наверное, требует жертв.

- А может, как-нибудь в нерабочее время? Я же вам предлагал...

- Например?

- Ну, вечерком, после одиннадцати. Или утром. Часиков в шесть.

- Нет, Емельян Захарович, нельзя.

- Почему же? Вечером, например, самое время для беседы. Недаром люди собираются обычно, так сказать, для душевного разговора под вечер.

- Вы хотите сказать, для легкого, веселого общения...

То - другое. А мы не имеем права этого делать. По закону не полагается.

- Ну да, - усмехнулся он. - Прямо так вы закон и соблюдаете...

- Конечно, - сказал я. - Представьте себе, человек весь день работал, он устал, рефлексы его притуплены, внимание ослаблено. А допрос-это огромная ответственность. Тут каждое слово может сыграть решающую роль.

Неточное показание может обернуться против допрашиваемого. Поэтому-то закон и оберегает его.

- И никогда никаких исключений? - прищурился Мурзин.

- Есть. Но и они тоже предусмотрены кодексом. Иногда обстоятельства дела вынуждают производить допрос и среди ночи. В любое время суток. Но это-в особых случаях. И мы должны обосновать почему. За нарушение нас тоже по головке не погладят.

- Ну что же, закон следует уважать, - сказал Емельян Захарович. Он смотрел в сторону. Я чувствовал, что мои слова его не очень убедили. Или он не хотел верить мне полностью. Не знаю.

- Вот именно, надо уважать. Поэтому, дорогой Емельян Захарович, хочешь не хочешь, вам придется мириться с некоторыми моими действиями. - Он развел руками. - А насчет Коломойцева... В дальнейшем от меня будут исходить оправдательные документы, составленные самым строгим образом...

Он поднялся уходить. Спросил, не нуждаюсь ли я в чемнибудь. Я, разумеется, сказал, что не нуждаюсь. Единственное, что я у него попросил, это помочь найти человека, который разносил бы мои повестки. Дело это нехитрое, необременительное: здесь все рядом.

- Какой разговор, - согласился Мурзин. - Поможем.

Да хотя бы Савелий Фомич. Днем ему делать нечего, впрочем, как и ночью. Пусть потрудится для правосудия.

- Еще одну справочку, Емельян Захарович. Я слышал, секретарь партбюро ваш в отъезде. Когда вернётся?

- А что?

- Хотел побеседовать...

- Ой, не скоро.

Жаль. Хотелось поговорить с ним об Ильине. Кое-какие черты характера главного агронома стали бы для меня яснее,

...Через несколько дней я встретился с людьми из североозерского кафе. Залесскую и Ильина видели вместе. Примерно за месяц до ее смерти. Они якобы заняли столик.