Следователь по особо важным делам

- Трудный вопрос вы задали. Так сразу и не ответишь.

- Вас не удовлетворили результаты проведенного следствия?

Мурзин покачал головой:

- С одной стороны, сомневаться в вашей работе я как бы не имею права. Вы свое, я свое. Но если подумать, конь о четырех ногах и то спотыкается. Верно я говорю?

- Все мы люди, - развел я руками.

- Вот именно. Я тоже человек. Но и руководитель. Депутат к тому же. Ходят слухи в совхозе, что нечисто тут дело. Болтают даже, будто следователя подкупили... Который месяц пошел со дня смерти Залесской, а все успокоиться не могут. Судачить людям я запретить не могу, верно я говорю? - Я кивнул. - Ну, я скажу, что это все сплошная чепуха, выдумка, парторг скажет, Иванов, Петров, Сидоров. Так ведь не поверят. Надо им убедительно доказать, на фактах: воспитательница действительно покончила с собой или нет. И если да, то почему. Мало ли бывает ошибок. Одна комиссия приедет - вроде гладко, другая приедет - все наоборот, сплошные непорядки. Верно я говорю? - Я опять кивнул. - И еще. Руководитель совхоза кто?

Я. А может быть, что-то проглядел, упустил? Может быть, человеку худо было, а мы прошли мимо, вовремя не поддержали. Видите, сколько аспектов в этом вопросе?

- Ну что ж, я вас понимаю...

- Погодите. Ну, несознательный элемент - это одно.

Им, может, объясняешь, объясняешь, и все попусту. Вбили в голову. Но когда к вам приходят сознательные люди, коммунисты, комсомольцы, и говорят: не верим, что Залесская могла пойти на самоубийство. Я им должен ответить что-то конкретное. Верно я говорю?

- Вы можете сказать, кто именно приходил?

- Конечно. Заведующая детским садом, кандидат в члены КПСС, раз. - Он загнул палец. - Воспитательница того же детсада Завражная, два. Комсомолка. Между прочим, ближайшая подруга Залесской. Мамаши приходят, чьи дети воспитывались у Залесской. Да-да, приходят. Среди них хорошие, честные работницы. Это не какие-нибудь бабки с завалинок. Я одной говорю, что органы следствия свою работу знают, не доверять им мы не имеем права.

Другой...

В дверь заглянула секретарша. Ей-богу, прямо девчонка из седьмого-восьмого класса. Вот ради кого Женя Линев осел в совхозе. Да и сам участковый выглядел очень молодо.

- Емельян Захарыч, район, - виновато произнесла она.

Мурзин сказал мне "извините" и схватил трубку одного из трех телефонов.

- Да, слушаю. Какое утро? Я уже скоро обедать собираюсь. Это вы там только что встали... Идет нормально.

Надо справиться у Ильина. Он даст самый точный процент, - до сотых включительно. - Мурзин некоторое время поддакивал в трубку, изредка поглаживая бритую макушку. Про себя я уже назвал его Котовским. - А нельзя без меня? Если вам все равно, пошлю Ильина. Будь здоров.

Он с треском опустил трубку и стал вертеть диск другого аппарата.

- Объясняю... Кто это? - спросил он по телефону. - Николай Гордеевич у вас не объявлялся? Куда уехал? - Директор нажал на рычаг и снова стал набирать номер. - Выходит, надо заново все поднять. Чтобы люди наконец успокоились. Верно я говорю? - Он махнул рукой: сейчас, мол, продолжим... - Николай Гордеевич, насилу тебя разыскал. Ты уж не в службу, а в дружбу, надо быть в районе к часу у второго секретаря. Я бы мог, да ты им выложишь все как на тарелочке. Не забудь про транспорт.

Рогожин, анафема, опять будет клясться, что выслал двенадцать, а прибыли восемь. Сам проверял сегодня. И один шофер пьян в стельку. Кто его знает, со вчерашнего или уже с утра успел приложиться? Это подчеркни особо. Уже третий случай. Шенкелей этому Рогожину, шенкелей. Я заеду, не беспокойся. - Он закончил телефонный разговор. - Вы спросите почему? Много я видел. И войну прошел. Как бы худо ни было, а человек стремится прежде всего жить.

Невмоготу, кажется, уж лучше сдохнуть, чем такая жизнь, а все-таки помирать не хочется. А тут... Или я чего-то не понимаю, или ненормальность какая-то. Да ведь с виду нормальная, жизнерадостная. Погубил себя выходит, человек, похоронили, а виновных нет, верно я говорю?

- Что я могу вам сказать, Емельян Захарович?.. - Пока директор совхоза разыскивал этого неуловимого Ильина, у меня потерялась нить беседы. - В настоящее время я знаю не больше", чем следователь, который вел расследование до меня. От вас слышу только общие рассуждения, хотя они мне понятны. По-человечески, по-граждански...

- А что? Вы хотите, чтобы я указал виновного? Я его не знаю. Может, я виноват. Обидел чем-то ее. Не создал условии. Может, Иванов, Петров, Сидоров...

- Залесская обращалась к вам с какой-нибудь просьбой?

- С просьбой - нет. А когда ее выбрали в группу народного контроля, пришла. Говорит, не справится, мол. Я ей говорю: справишься, актив поможет. А кто ее знает, может, она кого обидела или ее... Верно я говорю?

- Постойте, она раскрыла какое-нибудь крупное хищение или злоупотребление?

- Что значит крупное? За это тянут к вам. Так, мелкие недостатки.

- И все-таки подробнее, пожалуйста.

- Я уж и не припомню всего.

- Выходит, у нее были враги?

- Не знаю. В этом как раз и следует разобраться...

В дверях появился заспанный, растрепанный человек.

- Звали, Емельян Захарыч?