Следователь по особо важным делам

- Не знаю, понравится ли вам моя заварка... С мятой. По-стариковски. Для суставов полезно.

- Понравится. Моя мать тоже любила заваривать с мятой.

- Могу и чистого. Индийский у меня.

- Давайте с мятой.

Савелий Фомич принес маленький чайничек с запаянным носиком. Поставил на стол.

- Стаканы в тумбочке. - Он собрался деликатно ретироваться.

- Присаживайтесь. Вдвоем веселее.

Он подумал, потоптался. Подсел к столу.

Я нарезал краковской колбасы (что делали бы без нее командированные?).

Старик от угощения отказался. Прихлебывал из стакана, макая в чай кусочек рафинада.

Говорить о деле я с ним не собирался. Но старику не терпелось выложить московскому следователю свои соображения.

- Да, - вздохнул сторож, - в старое время девки от любви на себя руки накладывали. Если парень на другую заглядывался. Теперь проще на все смотрят. Телевизор с толку сбивает. Что ни картина, обязательно самый главный герой в другую влюбляется. А жена, значица, ему не хороша. Или наоборот, бабе мужик ее не в милость. Так, ежели распущать, кажный куролесить захочет. Мало ли что, пригожих парней да девок вона сколько ходит. Недаром говорят: в чужую бабу черт меду положил. Но соблюдать себя надо. Грех - он всегда боком выйдет...

- Вы же сами говорили, что теперь, проще.

- Кому проще, а кому... Конечно, если говорить о воспитательнице, не все у нее, наверное, тут было благополучно, - он повертел пальцем у виска. - Кто же в наше время себя до этого доводит? Совесть подешевела...

- Не угодило вам нынешнее поколение, - улыбнулся я. - Ох, не угодило.

- Мне-то что. Я свое пожил. Пусть сами разбираются.

Нас все равно никто не слушает.

- А вы?

- Слушали. Попробуй я отцу слово поперек сказать,

Снимет штаны и за милую душу поддаст горячих. Уважение было. Дети родителей почитали. Жены - мужьев. Батька мать мою не бил, но зато его слово - закон. С малолетства приучена.

- Тоже не сладко. Горькая женская доля, - подзадорил я старика. Рабство семейное, рабство общественное...

- Ишь, словечки понасочиняли, - усмехнулся ен. - Да вы-то почем знаете? Думаете, бабы только хрячили?

И веселиться не смели? Еще как! На масленицу, на иванов день, на троицу какие гулянки заводили! Работали, верно, работали до семи потов. С зари до зари. Но уж если гуляли-на всю железку. И пели и плясали... А нынче...

Вона, насмотрелся в клубе. Подрыгаются" друг подле дружки и айда по домам. Какие раньше пляски были! Обчие и поодиночке. Русская, камаринская. А кадриль! Хе-хе. Одно загляденье. Не только для девок. И замужние от души веселились. И не так заглядывались на сторону, как нынче.

Всяк свое гнездо берег. А тем более от такого парня, как завклубом...

(Муж Залесской работал в Крылатом завклубом.)

- Интересный?.

- Симпатичный. Артистом прозвали. Галстук такой надевал... Ну, махонький, поперек торчит...

- Бабочка?

- А шут его знает. В обчем, культурный, обходительный. Девки по углам шептались, вздыхали всё... И что ей еще надо было, не понимаю...

- Может, ей было плохо оттого, что другие вздыхали?

- Он - мужик. Ничего здесь особенного нету. Тем паче парней у нас не хватает. Главное, он на эти охи-вздохи не обращал внимания.

- Не удостаивал?

- Говорят, шуры-амуры не крутил.

- А она внешне как?

- Что теперича толковать? Нету человека... Приятная была. Вежливая. Городская, одним словом. Жалко...

Я невольно посмотрел на часы. Дед пожелал доброго сна. И ушел в свой закуток, в помещение совхозной конторы. Я остался один на один с тишиной.

Утром меня разбудил директор совхоза. Было рано. А в Москве сейчас глубокая ночь.

Он вошел прихрамывая. Крупное, почти квадратное тело, большая голова, бритая наголо, густые черные брови и такие же усы. Пиджак слегка помят на спине, наверное от постоянного сидения на стуле и в машине. Брюки галифе заправлены в хромовые сапоги.

- Мурзин, Емельян Захарович, - представился он. - Прошу извинить. Забежал пораньше, а то если понадоблюсь, не поймаете, в поле закачусь. Поверите, сплю тричетыре часа в сутки. Уборочная...

Я стоял посреди комнаты в трусах и майке и со сна не мог сообразить, что мне надевать в первую очередь.

- Ничего, я понимаю... - пробормотал я, берясь то за рубашку, то за брюки, то за пиджак.

- Так вы ко мне сейчас зайдете?

- Да-да, конечно.

...Несмоуря на ранний час, в конторе было много народу, хлопали двери, стучала пишущая машинка, кто-то громко требовал по телефону ветеринарную лечебницу,

В кабинете Мурзина прохладно и чисто. Погода осенняя, но все окна настежь. На столе - алый вымпел "За первое место в соревнованиях по футболу Североозерского района Алтайского края".

- Устроились ничего? - спросил он, когда я сел.

- Нормальнр.

- Правда, у нас не такой комфорт, как в городе... Но думаю, наверстаем. Ванную соорудим, телевизор поставим. Хорошо, правда?

- Правда, - кивнул я.

- Значит, с жильем в порядке?

- Да, конечно.

- Ну, тогда приступим к делу.

- Я слушаю.

- Вы скажите, что вас интересует. Постараюсь ответить.

- Прежде всего: у вас должны быть основания, если вы написали письмо в прокуратуру... Какие?

Он хмыкнул, провел пятерней по гладкой голове-от затылка ко лбу и обратно.