Ну вот, брат, перебрался к Юлии. И, знаешь, не жалуюсь. Оказывается, и женатому можно жить припеваючи. Ни перина, ни пышки с медом и всякое такое ничуть не повредили Сашке Смолину. В общем, зря я боялся переходить в разряд женатых. Справляюсь с новой ролью не хуже других.
Моя Юлия, как я ожидал, во всю развернула свой волевой командирский талант. Командует мною с утра до утра: «Проснись, Саша, тревога на заставе», «Не кури натощак», «Открой окно!», «Сними ты эту гимнастерку, надень новую!», «Почисть сапоги!», «Прочитай эту книгу, очень интересная!», «Пойдем в кино!», «Побрейся!», «Послушай новенькую пластинку!», «Смени белье!», «Пора тебе подстричься, Саша!» Приказы, приказы, одни приказы. И каждый сдобрен ласковым взглядом и веселым смехом. Скажи, как можно не подчиниться такому командиру? Если бы знали солдаты на заставе, как она вертит мною туда-сюда! Ничего, пусть себе вертит. Мне это нравится.
Ты заметил перемену в моих письмах к тебе? Да, да. Это она, Юлия, редактирует их. Вымарывает все колючие и хвастливые слова. Точки и запятые расставляет на свои места. И тут, видишь, не позволяет мужу своевольничать. Вот какую жену себе приобрел Сашка Смолин! Поживу я с ней лет десять — академическое образование получу. Да, я забыл тебе сказать. Несмотря на свою новую большую семейную нагрузку, она от всех старых не думает отказываться. И от прежних девичьих привычек — тоже. Бегает как угорелая. Верховодит в райкоме комсомола. Выступает с докладами. Агитирует. Заседает. Представительствует. Вот как здорово повезло мне на жену.
Женись, брат, поскорее — две жизни проживешь.
Схрон
В устье сырого лесистого оврага вспыхнул бой с нарушителями. Он продолжался долго: диверсанты были вооружены ручным пулеметом и не жалели патронов.
Заняв круговую оборону, они не подпускали к себе пограничников. Перед рассветом стрельба затихла. Перестали стрелять и пограничники. Ждали. Стояла холодная чуткая тишина, обычная для предрассветного леса. Силуэты деревьев четко вырисовывались на фоне посветлевшего неба.
Майор Стекляшкин сквозь мокрые ветви кустарника смотрел в сторону оврага.
— Ушли? Или затаились? Как ты думаешь, Саша?
Смолин со своим Аргоном лежал рядом с командиром тревожной группы.
— Думаю, удрали.
— А я думаю, затаились. Ждут, пока мы встанем, и бабахнут.
— Может быть и так, — сказал Смолин. — Разрешите проверить, товарищ майор?
Он снял уже не раз прострелянную фуражку, повесил на ствол автомата, приподнял над собой. Выстрела не последовало.
Из горловины оврага разрозненными потоками стекал туман. Кусты орешника казались обугленными. Под ними Смолин и увидел распластанные фигуры людей.
— Лежат, товарищ майор!
— Где?
— На правом склоне оврага, метров десять дальше середины. Видите?
— Ага, вижу. Дай очередь подлиннее.
Смолин выпустил сразу пуль пятнадцать. Ему не ответили.
— Кажется, отвоевались молодчики. — И Смолин хотел приподняться.
— Постой! Проверить надо. Пошли вперед Аргона.
— Не надо, товарищ майор. Я сам.
— Зачем рисковать? Пошли собаку.
— Не беспокойтесь. Не встанут. Навечно улеглись.
— Пошли собаку! — приказал Стекляшкин.
Смолин медлил. Рука его непроизвольно легла на холку овчарки, словно собиралась удержать от необдуманного рывка.
— Ты что, Саша, не понял меня?
— Понял, товарищ майор. — И немного помолчав, произнес слова, которые уже не раз, при других обстоятельствах, неоднократно говорил: — Эта собака, товарищ майор, для границы дороже моей жизни.