Следи за лестницей в потемки

В фойе входят решительного вида полицейские в сопровождении кассирши, которая говорит пониженным, истеричным голосом.

Кассирша: Если объявить «пожар», начнется паника!

Они отцепляют бархатный канат и поднимаются наверх, освещая себе путь фонариками. Глэдис откидывает голову назад. Она смеется — вначале тихо, украдкой. Затем довольно громко и резко.

Мальчик-билетёр: Чего ты…с-смеешься?

Глэдис: Вечно она носится с вытаращенными глазами по поводу того, что тут делается, а знаешь почему? Ее злоба душит, что ребята помоложе тут развлекаются вовсю. (Лениво подходит к позолоченной нимфе). Глянь-ка на эту голую мадам! Нравятся ее формы? Мои-то точно получше. Это только во времена наших прадедушек сходили с ума по таким толстенным бедрам. Ха-а-ха-ха-ха-ха-а-… Извини, я тебя пока оставлю. Пойду, глотну воды, освежусь. (Скрывается в комнатке с табличкой «дамская».)

По лестнице спускаются полицейские, они несут остатки обгоревшей билетёрской униформы.

Кассирша (поспевая за ними): Он рехнулся, не иначе, просто умом тронулся! Сорвал с себя все, в чем был одет, прямо вот тут, на этом месте! Утащил наверх и там поджег. Я так волнуюсь о мистере Крогере. Он всего две недели как перенес кишечное кровотечение от своей злокачественной опухоли, а теперь, после этих переживаний, оно может повториться…

Полицейские уходят, забрав с собой обгорелую униформу.

Кассирша: Эй, новенький! Мистер Крогер не приходил, пока я была наверху?

Мальчик-билетёр: Нет, мэм.

Кассирша (выходя на улицу): О, мистер Крогер! Все уже хорошо, мистер Крогер! Все в порядке, мистер Крогер. Никакого пожара не было пожар, просто…

Наружная дверь захлопывается. Из дамской комнаты возвращается Глэдис. Она стоит у двери и неотрывно смотрит на билетера-новичка, медленно обводит глазами всю его фигуру. Он поворачивается к ней боком, как-то скрыться от этого беззастенчивого взгляда.

Мальчик-билетёр: …К-который сейчас час? Я тут как будто вечность целую стою.

Девушка смеется с необычайно вялым видом.

Мальчик-билетёр: Не нравится мне это место. Я сам отсюда уйду, не стану ждать, пока уволят. Совсем мне тут не нравится. Такие места мне точно не по душе. Мне тут уже невмоготу. А чтобы каждый день тут торчать, этого я точно не выдержу. С ума здесь сойду. Да еще когда тут такое творится. Это всё отец настаивал, чтобы я сюда устроился, а мама не хотела. Надо было лучше ее слушать, только он вот вечно пилит меня, что я ленюсь и ничего не делаю. Считает, раз я никогда летом не подрабатывал, то я лентяй законченный. Но ведь я же работал. Я писал… я-я писал… стихи! …И…два стихотворения… д-даже напечатали!

Глэдис: Знаешь песенку одну, где слова такие: «На других не похож ты нисколько!»? Это моя любимая, восьмой номер на музыкальном автомате в кафешке на углу, где мы с ребятами по вечерам собираемся… Ты тоже будешь там по вечерам с нами, если здесь останешься…(Голос ее до того ленив, что слова едва слетают с губ.)

Сверху раздаются шаги и голоса. По лестнице спускается полицейский, он ведет Карла, крепко держа его за руку.

Карл (хрипло): А мне этого и надо, этого-то мне как раз и надо — повидаться с ним в суде! Пускай заговорит. Пусть только рот откроет. Тогда и я молчать не стану. И мы поглядим, кто из нас расскажет лучше про это местечко и все здешние дела! (Уже в дверях, когда его выводят на улицу.) Это гиблое место! Злое, дурное насквозь!

Луч фонаря, которым светит второй полицейский, на секунду падает на позолоту нимфы, что стоит у подножья мраморной лестницы. Все уходят, кроме Глэдис и новенького билетёра.

Глэдис: Играл когда-нибудь в «отгадай или сделай»?

Мальчик-билетёр: …Н-нет!