След на воде

— Дельная мысль. Молодец! Не каждая женщина сможет задушить молодую девчонку, тут ты права. Но вот кто-то из официанток вполне мог. Я давно внимание обратил, что у вас руки должны быть очень сильные. Мы как-то с Вадиком сунулись Светке вашей помогать посуду собрать со стола. Так я тебе должен сказать, весит эта стопочка тарелок не мало. Четыре здоровых таких тарелки, да еще четыре маленьких, да ножи с вилками — я двумя руками все это держал, пока Вадька меня грузил. А Зотова всю эту конструкцию у меня подхватила одной рукой. Причем, левой. И пошла, как пава. Правой ручкой сама себе дверь открыла. Улыбалась еще. И все вы так тарелки носите. Так что, из официанток любая задушить могла.

Выпалив все это на одном дыхании, он уставился на меня, не мигая. Даже не по себе стало от этого пристального взгляда. Как будто он меня тоже подозревает. А почему как будто? Ведь сам сказал, что любую из нас подозревать можно. Видно, с меня начал, раз я ближе всех оказалась.

Я отодвинулась немножко от Димыча.

Он это заметил, но успокаивать меня не стал. Не переживай, мол, к тебе это не относится. Наоборот, скорчил совсем уж зверскую физиономию. Ну, и пусть. Я Карину не убивала, мне бояться нечего.

Захарову надоело меня пугать, и он сказал:

— Ты, вместо того, чтобы оскорбленную невинность из себя корчить, подумай лучше, кому ваша Карина могла еще досадить? Вот она замечала все. Может, увидела что-то, чего не стоило. Кроме Зотовой, кого она могла увидеть за чем-то неприличным? Или даже незаконным. Эти ваши мужики, что рыбу у браконьеров покупают, не могли ей на глаза попасться?

— Рыбу покупают все. Только в разных количествах. И все об этом знают. Ничего нового Карина увидеть не могла.

Димыч почесал затылок и предложил следующую версию.

— Ну, может, она шантажировала кого-нибудь?

— Вряд ли. Мы давно между собой говорили, что Карина со своей наблюдательностью могла бы шантажом хорошие деньги зарабатывать. Только ее деньги не интересовали, понимаешь. Она из обеспеченной семьи. Родители, правда, в разводе, но отец Каринку любит. Любил. И мама у нее бизнесом занимается. Карина в деньгах не нуждалась. Да и безобидная она была. Наивная даже. Часто даже не понимала, плохо или хорошо то, что она увидела. Так и не поняла, за что на нее Зотова разозлилась. А чтобы шантажировать кого-то, надо знать, чего человек испугается. А Карина не знала.

— Может, раньше не знала, а потом прозрела. Или подсказал кто. Может, тот и подсказал, кто потом убил. Он расчетливый, вон как ситуацией воспользовался, чтобы выманить. Мог и Карину использовать, а потом убрать.

— А какой смысл убирать шантажиста? Что же, он придет к тому, кого Карина шантажировала, и скажет: «Здравствуйте! Я теперь вместо Карины буду, мне денежки платите»? Так что ли?

— Действительно, ерунда получается, — согласился Димыч. — Но версию с шантажом это не отменяет. Просто убил, в таком случае, тот, кого шантажировали.

— Остается найти эту жертву шантажа, — усмехнулась я.

— Да уж, — энтузиазма у Димыча заметно поубавилось. — Ты вспомни все-таки, может она говорила что-то незадолго до смерти. Может, рассказывала про кого-то? Подумай, ты с ней больше всех в последнее время общалась.

Вот еще новости! Я с Кариной общалась столько же, сколько со всеми остальными. Не больше и не меньше. С чего это вдруг меня в Каринины подружки записывают? Правда, с остальными девчонками она успела к этому рейсу испортить отношения. Да еще многие встали на сторону Зотовой. Вот и получается, что Димыч прав — в последнее время больше всех общалась с Кариной Манукян я. И если она обмолвилась о том, что увидела, случайно или намеренно, то услышать это должна была я. Больше некому.

Надо вспоминать, о чем говорила Карина в последние дни.

Я постаралась вспомнить все досконально, даже глаза закрыла, чтобы не отвлекаться.

Ничего не вспоминалось. Только это ее: «Мне кажется, что я на войну уезжаю, и меня там обязательно убьют». А больше ничего.

Может, и не говорила она ничего важного? Димыч просто слишком подозрительный.

* * *

Излишне подозрительным оказался не только Димыч. Катя тоже, как видно, поддалась увлечению подозревать всех и во всем.

После обеда она подошла ко мне, энергично орудовавшей пылесосом, и спросила:

— Ты в поведении Анны ничего такого не замечаешь?

— Какого это «такого»?

— Ну, необычного.

— Замечаю. Как и обещал этот ее альфонс-переводчик, Анна стала нелюдимой и необщительной, — дерзить я не собиралась, просто все время пыталась вспомнить что-то важное, услышанное от Карины, а Катя влезла очень некстати. Мне уже казалось, что вот-вот вспомнится, забрезжит в памяти что-то. Вот-вот прояснится.

Катя задала вопрос, чтобы еще разок помусолить популярную тему, и сбила меня с мысли. Поэтому я и ответила язвительно.

Она совсем не обиделась. Сказала задумчиво:

— Нет, тут не в нелюдимости дело. Тебе не кажется, что она стала совсем другая?

— Я к ней не присматриваюсь особо. Не до нее. А в чем другая-то?

— Во всем! В поведении, в привычках, в жестах. Она грубее стала, что ли. Более резкой какой-то. И приборами пользоваться разучилась.