След хищника

Она взволнованно встала, бесцельно обошла кухню и вышла за дверь. Я тут же пошел за ней и нашел ее на полдороге к «Лендроверу». Она остановилась в нерешительности.

– Идите же, – сказал я, – садитесь.

Я вопросительно показал стоявшей в отдалении Попси на «Лендровер».

Она кивнула. Ключи были в зажигании. Я сел за руль и подождал, пока Алисия заберется в машину и сядет рядом со мной.

– Это глупо, – сказала она.

Я покачал головой, завел мотор и поехал по той же дороге, по которой мы ехали три дня назад к тишине, широкому небу и голосам птиц.

Когда я остановился и выключил мотор, Алисия, словно защищаясь, сказала:

– И что теперь? Я даже не могу... плакать.

– Пройдитесь, посмотрите, не захочется ли вам поплакать, а я могу подождать здесь.

Не глянув на меня, она сделала, как я сказал, – выскользнула из «Лендровера» и пошла прочь. Ее хрупкая фигурка становилась все меньше и меньше, но она по-прежнему оставалась на виду. Через довольно долгое время она повернулась и медленно пошла обратно. Остановилась у открытого окна машины. Глаза ее были сухи.

– Не могу. Бесполезно, – спокойно сказала она. Я вышел из машины и встал рядом с ней на зеленой траве.

– Что заставляет вас чувствовать себя в ловушке при занятиях в группе? – спросил я.

– Это вам Попси сказала?

– Нет. Она просто сказала, что вы не хотите ездить в группе.

Она оперлась на крыло «Лендровера» не глядя на меня.

– Чушь какая-то, – сказала она. – Не понимаю, почему. В пятницу я уже оделась было для езды. Я хотела... но меня вдруг всю скрутило. Я не могла дышать. Хуже, чем перед моими первыми большими скачками... но что-то вроде этого. Я спустилась, но стало только хуже. Потому я сказала Попси, что у меня болит голова... Это было почти правдой. Вчера то же самое. Я даже спуститься не смогла... я чувствовала себя такай жалкой, но я просто не могла...

Я подумал, затем сказал:

– Начните с подготовки. Подумайте об одежде для скачек. О скаковых лошадях. О езде по улицам. Подумайте обо всем отдельно, по очереди, а затем скажите, при какой мысли вы начинаете чувствовать... что вас скручивает.

Она с сомнением посмотрела на меня, моргнула несколько раз, словно проворачивала все это в голове, затем покачала головой.

– Сейчас я этого не чувствую. Не знаю, что это... я подумала обо всем. Эти парни... – Последние слова прозвучали словно через силу. Словно вырвались из глубины души.

– Парни?

– Парни.

– Что – парни?

– Их глаза, – с тем же надрывом произнесла она.

– Если вы поедете в хвосте, они не увидят вас, – сказал я.

– Я думаю об их глазах.

Я посмотрел на ее встревоженное лицо. Ей нужна профессиональная помощь, а не здравый смысл любителя.

– Почему глаза? – спросил я.

– Глаза... – она говорила громко, словно сами слова требовали ожесточенности, – они смотрели на меня. Когда я спала. Я знаю. Они входили и смотрели.

Алисия внезапно повернулась к «Лендроверу» и на самом деле пнула шину.

– Они приходили. Я знаю. Ненавижу... ненавижу... я не могу выносить... их глаза.

Я обнял ее и прижал к себе.

– Алисия... Алисия... Это же все пустяки... Ну и что, что смотрели?

– Я чувствую себя грязной... липкой...

– Как изнасилование?

– Да.

– Но ведь...

Она молча решительно покачала головой.

– Откуда вы знаете, что они заходили?

– По «молнии», – ответила она. – Я говорила вам, что я запомнила каждый стежок в этой палатке... Я знаю, сколько зубчиков в «молнии». Иногда она была открыта на несколько зубцов выше, чем обычно. Они открывали «молнию» и заходили... и застегивали ее на разном уровне... на шесть-семь зубчиков выше, на десять ниже...я боялась этого.

Я стоял, обнимая ее, и не знал, что и сказать.

– Я старалась не обращать внимания. Но мне снилось... – Она осеклась, затем закончила:

– Мне снились глаза.

Я погладил ее по спине, стараясь утешить.

– Расскажите мне, что еще вам невыносимо, – попросил я.

Она так долго стояла, уткнувшись носом мне в грудь, что я уж начал было думать, что это все, но наконец с какой-то холодностью в голосе она заговорила:

– Я хотела понравиться ему. Хотела ему угодить. Я говорила папе и Пучинелли, что у него был холодный, голос... но это было... только поначалу. Всякий раз, как он приходил с микрофоном, чтобы записать мой голос, я... подлизывалась... – Она помолчала. – Я... ненавижу себя. Мне было омерзительно... ужасно... невыносимо... стыдно.

Она замолчала. Просто стояла и молчала. Немного погодя я, сказал:

– Очень часто похищенным начинают нравиться их похитители. В этом нет ничего необычного. Просто человек не может жить без хоть какого-то дружеского участия. В обычных тюрьмах между охранниками и заключенными складываются определенные дружеские отношения. Когда захватывают группу заложников, некоторые из них сближаются с захватившими их террористами. Иногда заложники упрашивают освободивших их полицейских не причинять зла похитителям. Вы не должны обвинять себя в том, что вы хотели расположить к себе человека с микрофоном. Это нормально. Обычно. А он... как он реагировал?

Она сглотнула.

– Он называл меня... милая девочка.