След "черной вдовы"

Последняя неделя была для него просто отчаянной — в самом прямом смысле этого слова. Жена давно привыкла к его поздним возвращениям, частым служебным командировкам, вечным задержкам и перестала обращать внимание на время его возвращения — явился среди ночи, усталый и разбитый, сам за собой ухаживай. Еда — в холодильнике, рюмка — в серванте. Какие проблемы? Многие так живут. Но теперь ему приходилось хотя бы через день заскакивать с безумными от усталости глазами домой, кидать в рот бутерброд, запивая сухую пищу холодным чаем, и терпеть, когда жена уснет, что не заставляло себя долго ждать, после чего он на цыпочках покидал дом, ограничиваясь запиской, что его срочно вызвали, и сломя голову мчался на Киевский вокзал, чтобы успеть на электричку. И проверялся, подобно Штирлицу, буквально на каждом углу: нет ли слежки, «хвоста».

А в Мичуринце его нетерпеливо ожидала Светлана, которая, несмотря на все страхи, которые он не без труда вбил в ее очаровательную, но поразительно легкомысленную голову, так до конца и не понимала, почему она тут скрывается и когда же все это безобразие кончится?! Почему тем же самым она не может заниматься с Игорьком у себя дома, где для этого созданы все условия?! И недовольно морщилась, когда он угрожающим тоном говорил ей, что во второй раз убийцы обычно не промахиваются. Она вздрагивала, хмурилась, будто догадывалась, на кого он намекает, но тайну свою так и не открывала. И даже на его настойчивые требования сказать наконец, кто такой Макс, о котором она однажды обмолвилась, неохотно ответила, что это один приставучий и противный ее ухажер из Питера. Он ревновал ее к каждому светофору, вот поэтому Виктор Нестеров и увез ее в Москву, пообещав, что уж тут ее никто не достанет. Так, значит, это за ней была охота? Светлана молчала, покачивала головой, пожимала плечами, морщась при этом и не говоря ни «да», ни «нет». Тянуть из нее жилы было бесполезно, и Нехорошее решил ждать, тем более что сам процесс ожидания был прямо-таки восхитительным. Хотя и… чреватым в какой-то степени.

И категорическое требование прокурора тоже не сильно его взволновало. Надо отыскать свидетельницу? А он что делает? Ищет… пока. Главное, чтобы какая-нибудь нелепость либо непредвиденная случайность не поломала вялотекущее расследование.

Не боялся он и показного гнева своего шефа. За годы работы с Демидовым Игорь уже узнал эту тайную для посторонних, да и для большинства своих же сотрудников, особенность характера прокурора. Вот он гоняет, ругает следователей, причем по какому-нибудь совершенно ничтожному делу, а потом словно меняет точку зрения и дает указание не торопиться, не рвать поджилки, передать дело другому следователю, у которого и своих-то, нераскрытых, — вагон и приличная тележка, где ж тому еще и новое форсировать?

Нехорошев уже подумывал, что, скорее всего, и это убийство шеф предложит передать кому-нибудь из коллег, а затем и следующему, чтобы уже окончательно утопить расследование, которое и без того катится ни шатко ни валко. ‘

И тут вдруг — нате вам! Звонок из Генеральной прокуратуры! Поневоле забегаешь! А потом этот неуместный сыщик, к которому явилась — черт же ее, старуху, принес! — Светкина тетка! И пошло-поехало… Подумалось даже, что простыми служебными неприятностями, замечаниями там и прочим, пожалуй, на этот раз не отделаешься. И теперь надежда на одного Демидова, который в курсе всех событий по этому делу. Ну почти всех. И он не захочет сдать, так сказать, своего верного сотрудника.

Однако слишком напористый и решительный вид посетителей заставлял Игоря Борисовича нервничать. Он не знал, что им известно, и боялся неожиданностей.

А Филипп внимательно наблюдал, как непроизвольно меняется выражение лица следователя, вынужденного выслушивать сухие и внешне вроде бы корректные, но на самом деле чрезвычайно обидные пассажи «важняка» из Генеральной прокуратуры Рюрика Николаевича Елагина — человека педантичного и въедливого в отличие от темпераментного Курбатова, который молчал и лишь яростно посверкивал глазами. Такая вот впечатляющая картинка. И когда Рюрик сделал логический вывод о том, что никуда, по всей видимости, Волкова из Москвы не уезжала, Филипп заметил, как напрягся Нехорошев, и, грозно уставившись на сникшего следователя, неожиданно для всех выпалил:

— Признавайся, засранец ты этакий, куда девку спрятал?

Нехорошев даже побелел от ярости. Но Филя, не обращая внимания, продолжил:

— Ладно, за «засранца» я извиняюсь. В конце концов, ты же хотел ее от бандитов спасти, так? Отвечай! А то хуже будет! Хотел?

И Нехорошев вдруг словно обмяк. Вытер дрогнувшей рукой вспотевший лоб и ссутулился.

— Хотел… Они ее не оставили бы в живых.

— Кто — они?! — Давить так давить, решил Филя.

— Убийцы… киллеры…

— Да это понятно, что не старушка тетушка. Ну спрятал, и правильно сделал, — уже спокойно закончил Филя. — А ее, кстати, никто у тебя отнимать и не собирается. Пусть даст показания и прячется себе дальше. Верно, мужики? — Филя победным взглядом оглядел «важняков».