Слабак

После первого урока геометрии я разговорился с Пэтом – крупным парнем из Орегона, носившим синий свитер-лапшу с заплатками на локтях (которые, казалось, прикрывали настоящие дыры). В нём не читалось ничего модного. Пэт расхаживал с важным видом, не имея на то специального намерения, что ещё больше подчёркивало его габариты. После того, как мы закончили ломать голову над первыми евклидовыми теоремами, Пэт сообщил, что ему сейчас крайне необходимо пиво, и повёл меня между зданиями в «Литл Кампус Инн» – в бар, находившийся в нескольких кварталах от нас.

Следующие семь часов мы провели, устроившись в красной кожаной секции. Чем больше Пэт пил, тем темнее становились его глаза и тем ближе друг к другу прирастали его брови. Небритые щёки Пэта тоже потемнели, а суровый взгляд стал ещё более грозным. Если Билл был тем другом, которого желал для меня отец, то Пэт – тем разбитным приятелем, которого ни один родитель не выбрал бы для своего ребёнка.

Хотя сначала я не понимал, что в нём такого опасного. Он, осушая стакан за стаканом, рассказал мне, как всё лето работал на лесопилке, чтобы накопить денег на осенние расходы. Никогда не видел раньше, чтобы кто-то выпивал столько жидкости без какого-либо заметного хмельного эффекта или даже потребности помочиться. Я не успевал выпить даже один бокал, в то время как Пэт допивал третий. Но мне, как только я допивал свой, срочно требовалось бежать в туалет.

– Они называли меня Свежая кровь, – начал объяснять он мне, не уточнив, правда, что это за «они». – Опилки живут в тебе, как клещи. От них нельзя отмыться. Ты целый день пихаешь доски в пильный станок, и это чертовски скучно. Но если хоть на секунду отвести взгляд, то тебе отрежет руку или кисть. Такое, кстати, там случалось постоянно.

Преувеличивал он или нет, но бизнес с арендой телевизоров казался, по сравнению с лесопилкой, просто праздником. Я посмотрел на руки Пэта: пальцы выглядели грубыми. А ногти обкусаны дальше некуда, однако это не мешало ему грызть их ещё.

– Единственное, что помогало мне не возненавидеть всё, а лишь ненавидеть себя одного: придя домой, сразу же открывал пиво и читал Фицджеральда. «Великий Гэтсби». Я читал его снова и снова всё лето. По крайней мере раз пять раз точно, – пояснил Пэт. А затем поднял глаза от своего бокала, чтобы убедиться, что я его понял.

Он закрыл глаза и начал цитировать по памяти: «Он понимающе улыбнулся – намного более, чем понимающе. То была одна из тех редких улыбок, вселяющих вечное утешение, какие можно встретить четыре или пять раз в жизни»[59].

Пэт на секунду замолчал, прежде чем продолжить: «Она поняла тебя именно настолько, насколько ты хотел бы быть понятым, поверила в тебя так, как ты хотел бы поверить в себя, и заверила тебя, что создала точно такое представление о тебе, какое ты больше всего хотел бы создать о себе».

Он остановился и выжидающе посмотрел на меня. Я на секунду подумал, что он ищет принятия, о котором говорилось в отрывке: такого принятия, которого я жаждал сам. Это напомнило мне об отце и о том, как он говорил со мной на заднем сиденье своей машины – после моего первого рабочего дня в компании «Уэллс».

– Неплохо, приятель, правда? – спросил Пэт. Его водянистые глаза широко открылись, но ничего не выражали. Частота, с которой он называл меня приятелем, увеличивалась с каждой кружкой пива.

– А знаешь, что Джеймс Джойс упоминает город Аннаполис в романе «Поминки по Финнегану»? Он называл его городом Анны, – спросил я.

– Правда? Хорошее замечание, приятель. В каком бы ещё колледже ты смог рассказать об этом? Ты что, набухался? – спросил он. – Давай уйдём отсюда. Где твоя комната?

Пока не попробовал встать, я и не понимал, насколько сильно у меня кружится голова. Сквозь сигаретный дым – висевший над головами курильщиков, как облака для фраз в комиксах, наполненные туманом, – я разглядел очертания входной двери и направился к ней. Лица смотрели на меня из-за других столов, когда я пытался аккуратно протискиваться между ними. Некоторые – из моего класса.

Пэт положил тяжёлую руку мне на плечо и потянул к освещённому пространству перед выходом.

– Что, набухался? – поинтересовался он снова.

Ответ был очевиден…

* * *

Несколько ночей спустя после очередного сеанса с Пэтом в «Литтл кампус», результатом которого стало такое же бесчувственное алкогольное состояние, мы решили пойти в мою комнату. «Соседа по комнате, наверное, не будет», – решил я. Тот, кстати, казался неуловимым. Мы встречались всего несколько раз в течение первой недели. И всё, что я о нём узнал, – только то, что он приехал из маленького городка в Вирджинии. Когда мы находились в комнате в одно и то же время, он тихо сидел за своим столом и изучал таблицы спряжения греческих глаголов. Поэтому я и решил, что комната, как всегда, пустует. Кроме того, нам тогда больше некуда было идти.

Пройдя зигзагами обратный путь к маленькому кирпичному колониальному дому, где находилась моя комната, Пэт проводил меня до кровати и положил на неё. Я отрубился на секунду, а когда открыл глаза, увидел, что он открыл мой шкаф.