Слабак

Хотя я раньше видел гашиш всех оттенков – и коричневого, и чёрного, причём в консистенции от липкого до твёрдого – никогда не встречал такого, чтобы выращивался в самой Швейцарии. Всё привозят из гашишных стран, как я узнал раньше.

– Такого больше ни у кого нет, – предположил я.

Ибенге объяснил, что его отец – министр по вопросам религии у Мобуту, президента Конго. И что это ужасная работа, но у неё имеются свои преимущества.

– Fraîche![46] – пояснил он, сунув нос в свой зелёный мешочек. – Этот запах напоминает мне о доме.

Гашиш в его мешочке и впрямь был ароматным и липким, так что смола даже пропитала мои пальцы. Ибенге скрутил идеальный косяк. Как я узнал позже, он мог скручивать их даже в полной темноте, и они всё равно получались аэродинамически тонкими и приплюснутыми с одного конца.

После нескольких затяжек он предложил мне познакомиться с Франсуа, французским мальчиком из Марселя, жившим в конце коридора. Поскольку я уже был под кайфом, это показалось мне хорошей идеей. Поэтому я, прихрамывая, прошёл по коридору и постучал в дверь.

Франсуа впустил меня и спросил:

– Ты новый сосед Ибенге? А что с тобой случилось? – но к этому моменту я уже умел свободно рассказать по-французски о своём затруднительном положении.

– Tant pis[47], – покачал он головой, что выглядело идеальным выражением сочувствия моему положению. – Случись такое со мной, родители не отпустили бы меня обратно в школу, потому что мне было бы трудно в пути. Я езжу домой почти каждые выходные.

– А почему? – удивился я.

– Скучаю по своей семье…

– Повезло, что можешь так легко съездить домой, – присвистнул я.

Позже вечером я пересказал этот разговор Ибенге. Он слушал несколько минут с серьёзным лицом, а потом разразился смехом.

– Вот же брехло! Да Франсуа ненавидит свою семью. А они – его, – объяснил Ибенге. – Вся его работа – просто прийти, а затем уйти. Он же мул.

И продолжил по-английски:

– Да, такая вот работа. Его семья владеет одной из самых больших автомастерских в Марселе, а он относит деньги в банк в понедельник днём. Поэтому не вздумай входить к нему без стука. Особенно в воскресенье вечером. Я однажды так и сделал, пока он раздевался. Знаешь, я даже не мог в это сначала поверить.

– Что ты имеешь в виду? – удивился я.

– На его теле была куча франков. Тысячи банкнот, привязанных к телу. Деньги везде: в трусах, в носках, под футболкой. Он выглядел как куст из денег. Франки были у него повсюду. Его родители, конечно, платят за обучение, но он не такой студент, как мы. На самом деле он контрабандист, а школа – это просто прикрытие, – заговорщицки поведал Ибенге.

Тема разговора явно выходила за рамки моего понимания. Следовало обдумать всё постепенно.

– Франсуа – мул в семейном бизнесе? Но почему? – удивился я.

– Ну, чтобы уйти от высоких налогов во Франции. Деньги, что он перевозит контрабандой, французские налоговые органы не могут найти. Его отец – эксперт в налогах. Или, лучше сказать, профессиональный «избегатель» налогов. И потому заставляет сына всё это делать. А если не будет, то никакой тебе школы – и учись на автомеханика. Все мы здесь что-то перевозим, в том или другом смысле. Я вот тоже. А ты? – стал выпытывать он у меня.

– Я ничего не перевожу. Родители просто отправили меня сюда, потому что решили, что здесь безопаснее и я выучу французский, – пояснил я.

– Здесь в такое объяснение никто не поверит. Поэтому давай говорить entre nous[48], что ты собираешься контрабандой провезти французский язык в Америку, – предложил он, одарив меня своей широкой улыбкой и заставив почувствовать себя соучастником.

– А ты что перевозишь?

– Траву, как ты уже заметил, – небрежно бросил он. – И другие вещи, тоже для моего отца. Но поговорим об этом в другой раз.

– А Джон? Он тоже контрабандист?

– Нет, он как я. Политический беженец. Его отец находится под домашним арестом в Афинах. Уже много лет. Когда греческие военные при поддержке ЦРУ и ВМС США устроили переворот, захватив власть в стране, его отец был одним из лидеров оппозиции. Поэтому решил, что Джону пора уезжать, даже если сам он и не сможет. Возможно, понадеялся, что если сын Джон будет за границей, то военные позволят и ему отлучаться на время. И будет хорошо, если в прессе напишут, что они позволили его сыну сбежать.

Должно быть, он считал меня идиотом. У меня просто челюсть отвисла. Это была самая странная компания детей, которую я когда-либо встречал.

– А как же твой отец? – изумился я, не в силах сдержать любопытство. – Ты тоже здесь из-за него?