Он показал прозрачный пластиковый пакет. В нем была кремовая открытка формата А3, к которой был прикреплен засушенный цветок. Желтый, нежный. «Какой-то горошек», – подумала Вера. В детстве все обожали засушивать цветы. Их научила одна учительница. Кладешь цветок между двух листов промокашки, сверху ставишь тяжелые книги. У Веры в доме было много таких, но она никогда не понимала, в чем смысл. Разбираясь в доме после смерти Гектора, она наткнулась на свою попытку сделать такой цветок в одном из его полевых справочников. Примула, спрессованная в книге и забытая меж страниц на тридцать лет. Она отправилась на костер вместе с остальным барахлом.
– На обороте что-нибудь есть?
Чарли развернул пакет. Три крестика «XXХ» черной тушью – символические поцелуи. Такую открытку мог сделать ребенок для своей мамы. «Но здесь что-то другое, – подумала Вера. – Символ любви?»
– Она была в конверте?
– Нет, просто так.
– Значит, никаких надежд на следы ДНК.
– Это ведь наводит на Питера Калверта, нет? – осторожно сказал Джо Эшворт.
– Возможно.
Она с трудом могла представить, как этот заносчивый профессор мастерит такую открытку. Наверняка он насмехается над подобными вещами.
– Может, Лили сделала ее сама, но не успела отправить. Или готовила что-то для урока в школе. Отнесите это криминалистам. Может, они что-нибудь скажут про клей.
Все ушли, а она все еще сидела за столом. Налила себе остатки кофе из термоса и не спеша пила. Она не могла избавиться от чувства, что с ней кто-то играет. Она была фишкой в чьей-то изощренной настольной игре. Настоящие убийства выглядят иначе. Они жестокие, грязные. Обычно незапланированные и всегда уродливые. Она постаралась вспомнить Джули Армстронг, которая сидит, уставившись в телевизор, в гостиной в Ситоне; Денниса Марша, который прячется в своей теплице, и попыталась убедить себя, что она не упивается каждой минутой этого дела.
Глава двадцать шестая
Доктор дал Джули таблетки, чтобы она могла уснуть. Каждый вечер она думала, что они не сработают, а потом внезапно засыпала. Как будто ее ударили по голове, и она вдруг потеряла сознание. Тем утром она впервые вспомнила свой сон. Она проснулась резко, как и всегда после приема лекарства. Было раннее утро. Пели птицы, а машин еще не было слышно. Занавески были тонкие, сквозь них снова светило яркое солнце.
Первая ее мысль была о Люке, как и каждое утро после его смерти. Он в ванне, тяжелый аромат масел, запотевшее зеркало, с которого на раковину стекают капли воды. Но она сразу вспомнила, что ее сон был не про него. Ей снился эротический сон, как будто продолжение тех фантазий, которыми она упивалась после ухода Джеффа, когда думала, что у нее больше никогда не будет секса с мужчиной. В этом сне они с Гэри гуляли по ночному пляжу. Над горизонтом висела большая луна, доносился шум волн. Как в каком-то дешевом женском журнале, которые ее мама любит брать в долгие поездки.
Но потом сон изменился, они оказались среди дюн и занимались любовью. Она помнила ощущение тяжести его тела, песка под спиной и плечами, его языка у нее во рту. Сон был таким ярким, что казался скорее воспоминанием о реальном событии. Лежа в кровати, она положила правую руку на левую грудь и почувствовала, как она напряжена, как будто ее действительно сжимали и ласкали. Рука двинулась вниз живота, между ног. Но Джули остановилась. Ее пронзило чувство вины. Что она делает? Как она вообще может думать о сексе в такой момент? Что она за мать? Надо было тогда выставить Гэри за дверь. Что за наваждение заставило ее впустить его в дом?
Она посмотрела на часы у кровати. Почти шесть часов. Она взяла пульт, и переносной телевизор на комоде ожил. Сквозь дрему она смотрела на меняющиеся картинки, но не слышала слов. Потом в комнату зашла мать с чашкой чая и грудой писем. Опять открытки. Наверняка это все друзья, шлют слова поддержки, говорят, как им жаль. Она знала, какие там открытки. С изображениями крестов, церквей и лилий. Она не была в церкви с тех пор, как крестили Лору, и не понимала, что такого в смерти заставляет всех вспомнить о религии. Она была не в состоянии открыть почту и сложила новую порцию в кучу нераспечатанных конвертов у кровати.
Все утро она пыталась избавиться от мыслей о Гэри. Похоже, ее мать заметила, что сегодня она беспокойнее обычного, и попыталась ее отвлечь. Или, может, она решила, что Джули достаточно похандрила и пора брать себя в руки. Она была несентиментальна и вспыльчива. Она вытащила Джули на завтрак, заставила собрать обед для Лоры. Когда девочка ушла в школу, Джули все еще сидела за кухонным столом, уставившись в пространство. Мать принесла стопку писем и открыток из спальни.
– Нужно на них ответить, Джули. Нельзя просто игнорировать. Это невежливо.