Когда кто-то читает истории болезни или клинические отчеты, написанные с позиций психоанализа, или теоретические работы об устройстве психики, его не может не поразить их сложность. Статья Бренмана является образцом такого изложения материала. Точно так же, когда кто-то читает этнографические портреты, где социальный мир и его взаимоотношения запутаны и детализированы, непрофессионалу зачастую непросто понять их в полном объеме. Тем не менее с психоаналитической точки зрения связь между этими сложными психическими мирами и окружающим миром невероятно проста. Эдипов комплекс и доэдипальные отношения между матерью и младенцем представлены как единственные узы, которые связывают внутренний мир бессознательных мыслительных процессов и влияют на внешний социальный мир. Треугольная эдипальная модель и бинарные структуры Леви-Стросса и других (в психоанализе – доэдипальный период) могут развиваться в разных направлениях и обнаруживаться в самых разных местах. Существует много диад и много треугольников, но в этих базовых структурах нет ничего сложного. Эдипов комплекс представлен не столько как редуктивная концепция, сколько как остаточный, ядерный комплекс, который тянет все на себя или из которого все разворачивается.
Эдипов комплекс является ключевым феноменом из-за его инцестуозных желаний и запретов на эти желания. С другой стороны, этнография раскрывает множество желаний и запретов. Даже мимолетный взгляд на текущие английские правила брака даст нам пример такого многообразия; правила и положения относительно того, с кем можно, а с кем нельзя вступать в брак, являются чрезвычайно сложными, предполагая учет не менее чем трех условий и ограничений.
Эдипов комплекс является метафорой для структуры взаимоотношений; признание комплекса кастрации открывает возможность для репрезентации как половых, так и поколенных различий. Латеральные отношения, такие как между Ремом и Ромулом, Каином и Авелем, близнецами, которые фигурируют в различных мифах о сотворении мира, образуют не звено, а последовательность. Признание того, что для следующего в очереди есть место, позволяет репрезентировать серийность и вместе с тем признать табу на сексуальность – гетеро- или гомосексуализм – и насилие, которое имеет место в отношениях между братьями и сестрами и их преемниками.
Объект так называемой «любви» г-на X, Гарольда, или «вагинального мужчины», строго говоря, является объектом, вызывающим безразличие. Все дело в идентификации с ним. Следовательно, «объект» может быть любого пола. Я полагаю, что принципиальная рефлексивная позиция психоаналитической теории и практики приводит тому, что психоанализ стремится найти внешнюю границу того, что он патологизирует5, упуская при этом патологию в центре. В этом случае утверждение гетеросексуальности на практическом уровне может скрыть опасности, присущие некоторым аспектам гетеросексуальной практики. На теоретическом уровне это ведет к игнорированию сиблингов, что, в свою очередь, означает нехватку чего-то важного в анализе. Истерик или психопат является в своих идентификациях психическим бисексуалом, а не гетеросексуалом, как и сиблинг. Видя себя в отражении младшего или старшего брата, ребенок воспринимает этот объект как самого себя и может, по крайней мере изначально, относить себя к любому полу. Это раннее отражение становится очевидно в случае смерти сиблинга. Например, если брат умирает или погибает на войне, его сестра отодвигает момент осознания утраты, идентифицируя себя с ним (как будет делать и брат в случае смерти сестры). Когда Китс писал свои известные строки о том, что он как поэт стал птицей в полете, он не интересовался видовыми или гендерными границами. Он исследовал состояние, в котором, благодаря идентификации, он был
Рис. Понимание того, что есть место для следующего в очереди. «Леди Чамли», Британская школа (ок. 1600–1610), галерея Тейт, Лондон