Скорбь Тру (ЛП)

— Однажды ты станешь удивительной матерью, — сказал он, когда они забрались в кровать. Тру просунул одну руку под ней, она положила голову ему на грудь, и он поцеловал ее в макушку.

— Может быть, — сказала она немного несчастно.

Он сильнее сжал руки вокруг нее.

— Определенно точно. Разве тебе не хочется своих собственных детей? Я только предположил…

— Моя любовь к детям похожа на злую шутку Бога, — она попыталась закончить эту игру, но тугой узел скрутился внизу ее живота. В прошлом она всегда переживала о том моменте, когда придется рассказывать людям, что она не может иметь детей, но у нее не было такого страха перед Трумэном. Он открылся ей, и ей хотелось сделать то же самое — отдать ему и разделить с ним свои глубинные переживания. Даже самые тяжелые из них.

— Почему?

Она положила руку ему на талию, черпая от него силы, подобно перекачиванию крови.

— Для того, чтобы на самом деле понять злую шутку, нужно иметь понятие об остальной части моей жизни, но я не хочу тебя утомлять.

Он приподнял ее подбородок и поцеловал в губы.

— Пожалуйста, утоми меня. Я хочу знать все о тебе.

Она с трудом сглотнула, собирая все свое мужество, чтобы начать рассказ с самого начала.

— Я уже говорила тебе, что все, что я когда-либо хотела от своих родителей, это не материальные ценности. Но мне не хватало не только их времени и внимания. Я не уверена, что они действительно были способны кого-то любить.

Его пальцы в успокаивающем жесте коснулись ее волос, а потом спины. Она закрыла глаза, упиваясь его умением точно знать, что ей нужно.

— Ты знаешь о моих постоянных нянях и до смешного стогом графике, но когда ты кого-то любишь, по-настоящему любишь, к примеру, как ты любишь Линкольна и Кеннеди, или как ты любишь Куинси, не обращая внимание на его нынешнюю ситуацию, ты не отвернешься от них, — ее горло сдавило от печали и злости, с которыми она впервые повстречалась еще много лет назад.

Он подтянул ее выше, крепче прижимая к себе, и заправил прядь волос ей за ухо. Она сфокусировалась на тату на его груди, напоминая себе о том, что его утрата была гораздо больше, чем ее.

Трумэн нежно приподнял пальцами ее подбородок и снова заглянул ей в глаза. Большим пальцем погладил ее щеку в успокоительном жесте. Именно такая поддержка придала ей мужества продолжить рассказ.

— Когда мне было восемь, инвестиционная компания моего отца переехала на юг. Я была только ребенком, так что мне мало что объясняли, но я многое подмечала и знала — что-то не так. Он был зол все время. Нервничал. А мой отец никогда не нервничал. Он не был слабым. Он говорил мне, что слабость порождает некомпетентность. Это было великое высказывание, и мне кажется, я не до конца понимала, что оно значит, но говорила, что понимаю, ну, ты знаешь, как это делают все дети. Потом начали происходить все эти странные вещи. У него был автомобильный парк, и он уменьшился. Моя мать всегда была холодной, но стала еще холоднее, злее, так, что они едва два слова могли сказать друг другу. И в один из дней одна из моих нянь пришла, чтобы забрать меня из школы, и я никогда не забуду тот день. У меня было так много нянь, иногда они менялись через день, но в этот раз они послали Бэна. Бэн был лучше других. Не любящим, но когда мне было грустно, он поднимал мой подбородок и говорил: «Подбородок, маленькая леди, солнце все еще светит».

Трумэн внимательно слушал, его глаза наполнились сочувствием.

— Бэн был огромный, как и ты. Он носил черный костюм. Они всегда были одеты в черное, все мужчины и женщины, которые работали на моего отца, потому что у него была безумная потребность в профессионализме. «Выгляди уверенно. Будь уверенным». Я начала ненавидеть слово «уверенность» и боролась против того, чтобы носить черное, даже туфли. Я была немного надоедливым ребенком в этом смысле, — старый гнев отозвался спазмом в животе. — Мой отец беспокоился о том, что носит его персонал, но не мог подарить мне чертов эскимосский поцелуй?

Слезы стекали вниз по ее щекам. Она не могла и не хотела их останавливать, глубоко погрузившись в воспоминания, переживая их, как будто это было вчера.

— Я никогда не забуду Бэна, который опустил вниз свое большое тело и опустился на колени рядом со мной. Он взял обе мои руки в свои, и я знала, что что-то не так, потому что никто из сотрудников никогда так до меня не дотрагивался. Она положила ладони Трумэну на грудь, вспоминая, как чувствовались руки Бэна на ней.

— Он держал… — она всхлипнула сквозь слезы, заставляя слова литься. — Он держал меня за руки и смотрел прямо в мои глаза с этим извиняющимся, но одновременно строгим взглядом, и он сказал: «Твой отец умер. Пришло время ехать домой, маленькая леди». Как будто я могла еще что-то сделать. Как будто это было нечто, что каждая маленькая девочка когда-то должна услышать.

Трумэн прижал ее к себе.

— Милая. Мне очень жаль.

Ее грудь сжалась, а пальцы впились в его кожу.