Скорбь Сатаны

– В таком случае жаль, что вам придется им угождать, – ответил он с улыбкой. – Если вы столь невысокого мнения о них, то к чему делиться с ними плодами своего ума? Они недостойны такого редкостного дара! Полно вам, Темпест, не примыкайте к клике брюзжащих авторов, что не добились успеха, чьи книги никто не покупал и что теперь находят утешение, понося читателей. Читатель – лучший друг автора и подлинный критик. Но если вы предпочитаете хулить их в компании ничтожных писак, расхваливающих друг друга в своем кругу, я скажу, как вам следует поступить – пусть напечатают только двадцать копий, которые вы передадите ведущим рецензентам, и когда вы получите хвалебные отзывы (а вы их получите – об этом я позабочусь), пусть издатель объявит о том, что первое и второе многотиражное издание нового романа Джеффри Темпеста уже распроданы – сто тысяч копий разошлись за неделю. Если весь мир не встрепенется, меня это весьма удивит.

Я рассмеялся – настроение мое постепенно улучшалось.

– Подобного плана придерживаются многие из современных издателей. Назойливый галдеж вокруг литературных произведений в наши дни напоминает мне то, как друг друга перекрикивают уличные торгаши в квартале бедноты. Но я не собираюсь заходить так далеко – если получится, я завоюю славу честным путем.

– Не получится! – воскликнул безмятежно улыбавшийся Лучо. – Это невозможно. Вы слишком богаты. Это вообще недопустимо в литературной среде, где великое искусство носит на лацкане бедность, словно изящный цветок. При данных обстоятельствах силы слишком неравны. То, что вы миллионер, должно склонить чашу весов на вашу сторону, сэкономив ваше время. Мир неспособен противиться деньгам. К примеру, если я стану писателем, со своим богатством и влиянием мне, пожалуй, стоит сжечь лавры всех прочих авторов. Предположим, отчаявшийся бедняк желает издать роман одновременно с вами – против вас у него не будет и тени шанса. Он не сможет дать книге такую же пышную рекламу, не сумеет устроить ужин для критиков так, как сделаете это вы. И если он окажется более талантливым, чем вы, и вы преуспеете, успех придет к вам нечестным путем. Но в конце концов, это мало что значит – искусство, как ничто иное, все исправит.

Я ничего ему не ответил, направился к столу, собрал страницы с моими замечаниями, чтобы отдать в печать, скатал их в трубочку и передал своему слуге Моррису с тем, чтобы он незамедлительно отправил их почтой. Сделав это, я вернулся к Лучо и увидел, что он все еще сидит у огня, но с мрачным видом, прикрыв глаза рукой, на которой мелькали красные отблески огня в очаге. Я пожалел о том, что на минуту озлился на него за сказанную мне неприятную правду, и легко коснулся его плеча.

– Теперь, Лучо, вы в дурном настроении? Боюсь, моя хандра оказалась заразной.

Он отвел руку, подняв на меня взгляд больших, ясных глаз, какие бывают у красивых женщин.

– Я задумался, – сказал он с тихим вздохом, – над тем, что только что сказал – искусство все исправит. Любопытно, но в искусстве так всегда и случается – шарлатаны и обманщики не в почете у богов Парнаса. Но в иных сферах все иначе. К примеру, я никогда не исправлюсь! Мне, как и многим другим, порой противна жизнь.

– Может быть, вы влюблены? – предположил я, улыбаясь.

Он вскочил.

– Влюблен! Клянусь всем, что есть на небе и на земле, подобное предположение пробуждает во мне желание отмщения! Влюблен! Какую из живущих женщин вы считаете способной заинтересовать меня, убедив в том, что она есть нечто большее, чем пустая кукла в розовом и белом, чьи длинные волосы нередко оказываются париком? Что же до тех девчонок-сорванцов, любительниц тенниса, и великанш этой эпохи – я вообще не считаю их женщинами, это просто противные природе зародыши нового пола – не мужского и не женского. Мой дорогой Темпест, женщин я ненавижу. Как ненавидели бы и вы, если бы знали о них столько же, сколько я. Они сделали меня таким, и благодаря им я остаюсь таким, какой есть.

– Значит, следует их поздравить, – заметил я. – Вы оказываете им честь!

– О да, – проговорил он, – во многих отношениях!

На его лице играла слабая улыбка, а в глазах появился уже знакомый мне удивительный блеск, подобный сиянию драгоценного камня.

– Поверьте мне, Джеффри, я никогда не буду состязаться с вами за столь ничтожную награду, как женская любовь. Она того не стоит. Кстати, о женщинах, я кое-что вспомнил – я обещал сводить вас сегодня вечером в Хеймаркет, в ложу графа Элтонского – это бедный пэр, подагрик, пропитанный портвейном, но его дочь, леди Сибил, одна из первых красавиц Англии. Дебютировала в прошлом сезоне, вызвала настоящий фурор. Так вы идете?

– Я в вашем полном распоряжении, – ответил я, радуясь возможности сбежать от скуки наедине с самим собой и оказаться в компании Лучо, чьи насмешливые речи хоть порой и уязвляли меня, но всегда очаровывали и оставались в памяти, – в котором часу мы встретимся?