Скобелев

Окликнул робкий женский голос, но Млынов не решился оглянуться, хотя в обращении звучала очень искренняя и очень горькая мольба. Но когда молодая женщина упала перед ним на колени, остановиться все же пришлось.

— Я молю тебя, господин!..

— Я не понимаю тебя, женщина, — сказал он по-русски. — Я не говорю на твоем языке.

Капитан сделал попытку высвободиться, но женщина — очень юная и отважная в своем, искреннем и отчаянном порыве — держала его на редкость цепко. И продолжала говорить и говорить, не заботясь о том, понимает ее русский купец или нет.

— Купи мою дочь, мою маленькую Кенжегюль, господин. Спаси от голодной смерти ее и семью моего свекра, иначе ее продадут в персидские гаремы. Русские не трогают маленьких девочек, я знаю, знаю, мне говорили… Я молю тебя о великой милости, мой господин, я заклинаю тебя именем матери твоей…

— Оставь меня, женщина, — терпеливо повторял Млынов, стараясь мягко отцепиться от рыдающей туркменки. — Я не понимаю ни одного твоего слова.

Он понял каждое слово, как понял и то, насколько искренни были и ее отчаянные просьбы, и ее безмерное горе. Туркмены очень любили своих детей, гордились ими и берегли, как могли и умели, но, во имя спасения мальчиков, случалось, продавали дочерей во времена жестоких голодовок. Уголком глаза он уже успел приметить крохотную девочку, которую чуть позади лежащей на песке матери держал за руку старый оборванный туркмен, время от времени угрюмо посматривавший на него из-под косматой папахи.

— Мой муж погиб, мой род далеко, у меня нет защиты. Свекор сказал, что оставит в песках меня и мою девочку без воды и шатра, если я не продам сегодня дочь. Спаси нас, добрый русский купец, спаси две жизни одной горстью монет…

— Я не понимаю ни одного твоего слова. Оставь меня или я позову пристава.

«Что это — проверка? — лихорадочно соображал капитан, продолжая отцеплять руки несчастной матери и бормоча слова. — Или женщина и вправду потеряла голову от горя и отчаяния?.. Вдова в чужой семье — всегда раба…» И крикнул:

— Эй, кто-нибудь! Позовите моего толмача, эта женщина, кажется, сошла с ума!..

Вокруг уже толпились любопытствующие, однако никто не вмешивался и даже не пытался хоть как-то помочь несчастной женщине. Правда, между собою они тихо переговаривались, и капитан уловил вдруг брошенную вскользь фразу:

— Старик — родственник самого Тыкма-сердара…[56]

«Родственник Тыкма-сердара?.. — насторожился Млынов. — Скобелев выгнал отряды Тыкма-сердара из Коканда три года назад…» И снова закричал:

— Да позовите же кто-нибудь моего толмача!..

Наконец-то появился переводчик. Твердо заговорил с женщиной, заставил ее подняться на ноги.

— Она просит купить у нее дочь, господин Громов. Иначе ей и ее малютке угрожает смерть. Не удивляйтесь, такое здесь иногда случается. Дикари…

— Купить дочь? — Млынов усиленно разыгрывал крайнее удивление. — Разве это законно?

— Здесь — свои законы.

— И во сколько же монет она оценивает свою малютку?

— Вы собираетесь уступить наглому шантажу? Извините, господин Громов, но…

— Я собираюсь приобрести верблюдов, — резко перебил капитан. — Но мне, похоже, не продадут ни одного, пока я не куплю сам чего-либо. Узнайте цену ребенка.

Толмач начал темпераментно торговаться, и Млынов с трудом сдерживал себя. Он готов был заплатить любые деньги, только бы прекратить и эту торговлю, и эту явную провокацию, взбудоражившую весь базар.

— Она просит сто тиллей, господин Громов.

— Что это значит на русские деньги?

— Тилль — почти два рубля на сегодняшний день. Это большие деньги.

— Дайте двести пятьдесят рублей, но с непременным условием, что ребенок пока должен остаться у матери, — раздраженно сказал Млынов. — Я возьму девочку перед отъездом, когда завершу свои торговые дела.

Переводчик долго втолковывал это условие матери. Она никак не могла понять, почему купленный товар должен остаться у нее, а, сообразив, начала бурно благодарить. Капитан достал внушительный бумажник, неторопливо — чтобы видел весь базар — отсчитал деньги, но женщина отшатнулась от них. Бросилась к девочке, подхватила ее на руки, прижала к груди.

— Кенжегюль, Кенжегюль… Моя Кенжегюль!..

К Млынову подошел старик, до сей поры охранявший ребенка. Молча взял деньги, начал старательно пересчитывать их. И неожиданно тихо сказал на плохом русском языке:

— Толмач должен уйти.

— Что?..

Млынов очень удивился, но все же ответил шепотом. А старик заново принялся пересчитывать деньги. И повторил:

— Отошли толмача.

— Ты отобрал верблюдов? — строго спросил капитан переводчика. — Ступай. Я сейчас подойду.

Армянин тотчас же ушел. Старик проводил его взглядом, не переставая теребить ассигнации. Когда переводчик удалился на приличное расстояние, негромко заговорил, пряча деньги за пазуху и не поднимая головы:

— Если сегодня в полночь придешь сюда, получишь тысячу верблюдов.

— Или удар ножом?

— С тобою ничего не случится.

— Чье это слово, старик?

— Тыкма-сердара.