Скиф

Звонкий девичий голос летит по стоянке над возами.

— Я Мазия с собой возьму, — кричит в ответ Лид, и уже вдвоем ребята идут ко мне. Не спешат позаботиться о лошадях.

Лид что-то пытается показать, держит пальцами. Я пока ничего не могу рассмотреть, но слышу:

— Пазака, идем с нами к дану. Пока лошади напьются, поймаем большую рыбу!

— Что у тебя в руке? — спрашиваю.

— Боркапа[36]!

Беру у него из пальцев обычную блесну с длинным крючком, вытянутым прямо из тела приманки, и моток веревки. Тут же гоню сомнения, мысли о безуспешности затеи, вспоминаю из детства уверенность старого рыбака, жившего по соседству: «Щука размера не боится…»

А блесенка на самом деле не такая уж и большая, это крючок выглядит устрашающе огромным.

— Идем! — соглашаюсь.

Блесна остается у меня, а ребята растворяются в сумерках.

Вскоре слышу глухой стук копыт о землю, запахло лошадиным потом. Наш табунчик проносится мимо. Мазий останавливает своего коня рядом, бросает мне повод Рыжика и уносится за Лидом. Скачу за ними и влетаю впотьмах в воду. Рыжик тормозит сам, я уже мокрый с головы до пят и смеюсь вместе с ребятами.

Напоенные лошади стреножены, идем ловить рыбу. Моток веревки и блесна теперь у Лида. Парень кидает приманку под крону наклоненного к воде дерева и быстро тянет к себе, наматывая веревку на предплечье.

— Рыба!

От его вопля мы едва в реке не очутились: бросились к нему и столкнулись головами. Потирая лбы, смеемся и пытаемся рассмотреть улов. Лид сам вытащил огромную рыбину и теперь пытается дать ее и нам подержать. Какую именно он поймал рыбу — не разглядеть, но держит свой трофей обеими руками. Возвращаемся в лагерь. Мы с Мазием ведем табунчик, а Лид несет улов. Рот у парня не закрывается. Рыбак продолжает делиться впечатлениями. Слушая его, и сам уже хочу почувствовать, как это — тащить из воды такого монстра?!

* * *

Проснулся я от странных снов из прошлого, со взрывами и смертями. И все они снились путаными и кривыми. Приснилась отрядная сестричка, ясноглазая девочка Даша — нос кнопочкой, губки детским бантиком. И как умирала она на моих руках с простреленной грудью. И будто кто-то сильно сдавил горло — хотелось закричать, завыть в голос, а не мог.

Еще снилась Танюша, по которой отчаянно тосковал когда-то. Как бегу, задыхаясь, будто к ней, а вижу сидящую на поваленном дереве трогательно курносенькую Дашу. Она следила за мной строгими глазами жадно и безмолвно, наверное, ожидала, что вот-вот я подбегу к ней. А я снова не смог: ноги стали вдруг ватными, прилипли к земле. Во сне часто случается невозможным сделать что-то необходимое…

Утро было еще серым, в зябком тумане. Всхрапывали кони и кто-то из ребят, уснувших на попонах прямо у потухшего костра. Я выбрался из возка, стряхнул с себя прилипшую солому и с некоторой обеспокоенностью отметил, что Алиша ночевала не со мной. Вспомнил, как готовили впотьмах щуку, ели ее полусырой, но с удовольствием. Алиша будто смеялась и пила со всеми вино…

Не обнаружив девушку среди спящих ребят, поеживаясь пошел к реке. В туманный сиреневый простор уходил степной берег, я шел на тихие всплески, поглядывая вверх, и едва не свалился с крутого берега в воду. Уже осторожнее побрел вдоль реки и у первой же песчаной отмели заметил неподвижный силуэт. Сразу узнал Алишу — не по каким-либо определенным чертам, не по одежде, а просто — узнал, почувствовал. И, чуть помедлив, подошел. Она сидела лицом к реке, словно Аленушка на картине Васнецова, от изнеможения и глубокой грусти опустив головушку на колени.

— Алиша?

Она слегка обернулась, всмотрелась.

— Ты, Фароат!

Не отвечая, присел рядом и лишь тогда заметил не ее щеках блестящие полоски слез.

Она поняла, что я увидел, и через силу улыбнулась:

— Иди, поспи еще немного.

Я искоса посмотрел на нее, удивляясь такому совету. Обнаружил в ней перемену, как в припухших глазах легла задумчивая и грустная усталость. Чуть вздернутый носик и нежный овал лица, пухлые губки и какая-то детская незащищенность шеи с падающими на нее из-под косы соломенными прядками — все напомнило мне Дашу из ночного сна, а сердце почему-то сжалось от тоски по Танюше. Пока я невольно погружался в воспоминания, проявил себя Фароат, точнее его к Алише чувства. Междометия, восклицания, долгожданное тепло прикосновений, обретение потерянного. Я находился где-то в стороне, наблюдателем, позволяя всему происходящему между нами просто случиться.

Потом, когда все, что накопилось в сердцах, было отдано, словно заколдованные, мы смотрели на ситцевую синеву реки, обжатую крутыми блекло-зелеными берегами, на плоские песчаные отмели, на играющие под первыми лучами солнца рябые всплески от гуляющей рыбы.

Солнце взбиралось все выше и выше, меняясь в цвете. А когда пожелтело и ослепительно засияло, будто по мановению руки волшебника пробудился лагерь: стали слышны голоса людей и звуки, издаваемые животными. Вряд ли, проснувшись и не обнаружив нас, ребята станут волноваться, но обеспокоившись скорее тем, что не проследил за дозором, я поспешил вернуться к месту ночевки.

* * *